– Сегодня, – говорил фотограф дядя Лазик работнику обкома Камилу Баязитовичу, – из достоверных источников – сегодня. Камил Баязитович, ведь сегодня, не правда ли? Ну скажите, все уже знают…
– Терпение, товарищи, – посмеивался Камил Баязитович. – Терпение и труд все перетрут. Всякому овощу – свое время. Будем живы, не умрем. Сегодня или завтра, объявят – узнаем. Главное – враг разбит, победа за нами.
По коридору прогуливалась белокурая красавица, внакидку синее пальто – дар заокеанского союзника, моя сестра Инна.
Я иду не по нашей земле,
Занимается серое утро.
Вспоминаешь ли ты обо мне… —
напевала она и улыбалась, погруженная в свои особые, свойственные лишь красавицам мысли.
Распахнулась дверь полуподвала. Рыкая, вылез могучий Миша Мамочко, темный элемент. В полуподвале у нас была «малина», а сам молодой силач, как потом выяснилось, был главарем подпольной артели каких-то гоп-стопников, попрыгунчиков, какой-то банды вроде знаменитой «черной кошки». На фронте Миша был две недели и ранение получил, подобно Ахиллу, в пятку, но не погиб от этого, как древнегреческий герой, а, напротив, вернулся, спасся, и военкомат больше его не тревожил. Обычно он ходил прихрамывающий, молчаливый, с загадочной улыбкой, в хромовых «прохорях», с палочкой, бузил шумно, но редко и в полуподвале, не на глазах. Все его боялись невероятно, он был спокоен и снисходителен к соседям, и лишь одна у него была слабина – белокурая медичка Инна не давала ему покоя.
Сейчас он приступил к моей сестре, выпирая мускулами из шелковой майки, поддавая плечом, небрежно, вбок рыча:
– Пойдем, Инка…
– Да ну вас к черту, Мамочко! – хохотала Инка.
– Смотри, «летуны» твои разлетятся, а Мамочко останется, будь спок. Я тебя еще потрогаю своими ручками.
– Стыдитесь, Миша, сегодня война кончается, а вы… – воскликнул дядя Лазик.
– Война! Война! – вдруг заорал Мамочко кривым ртом. – Кому война, а кому мать родна!
– Позор! – воскликнула Нина Александровна.
– А вот я сейчас его ухватом! – крикнула тетя Зоя.
– Держись в рамках, Мамочко, – сказал Камил Баязитович.
– Дорожку не спеша старушка перешла, – запел Миша, – навстречу ей идет милиционер.
Свисток не слушали,
Закон нарушили,
Платите, бабушка,
Штраф три рубля…
Играя в такт большими белыми плечами и выставив впереди растопыренные пальцы, он двинулся на дядю Лазика, но в это время по всему дому из всех радиоточек медлительно прозвенели позывные московского радио, и разом застучали на улице пистолетные выстрелы, послышалось «ура».
