- Даже если так, - увесисто и внушительно перебил его Жаров, - если только твое подсчитать, - и это результат немалый... Но имей в виду, смешной ты человек, - разве можно брать нашу убогую, да к тому же и растрепанную авиацию... Ты не у нас смотри... Мы што - мы только в будущем, нам пока остается одним своим мужеством покорять чужую технику... Ты возьми американский, английский флот, покойной памяти германскую авиацию... Да если они, черти полосатые, двинут на нас свои эскадрильи што ты со своим гнилым фарманишком сделаешь? Помяни мое слово, Крючков: если будет большая война - победит в этой войне воздушная эскадрилья... Против нее ни море, ни суша, ни конница, ни пехота - не выстоит ничто. Да и на самом деле - как ей не победить, когда она одна совместит в себе все виды оружия. Конница? Быстрая разведка? Хоть ты и сомневаешься, а, по-моему, вернее нас с тобой никто этого не сделает... Особенно если еще фотографирование и способы передачи вперед шагнут... Пехота? Но что у пехоты за цель, какие задачи? Деморализовать врага, расколошматить его, отнять территорию... А ты знаешь, что в Америке на самолетах Ларсена по тридцать пулеметов устанавливают! Знаешь, что авиабомбы в две тонны весом есть, что есть в той же Америке какой-то новый, необычайной силы удушливый газ, заключаемый в стальные гостинцы? А "пожарные" бомбы, чиненные фосфором, а пушки на самолетах!.. Трехдюймовка-то уж бьет там без отдачи, - теперь шестидюймовую прилаживают... Тут тебе и всей артиллерии замена. Што ты берешь наш русский флот? Разве это тебе пример? Ты через переносицу глянь...
Крючков и на самом деле дальше собственного носа не видел ничего. Все его рассуждения и возраженья никого ни в чем не могли убедить, потому что и сам-то он не был в них убежден. Тем менее могли они убедить Жарова. Тихон понимал его отлично и, надо сказать, если бы не это особенное его сегодняшнее настроение, - вряд ли стал бы он разговаривать и спорить с Крючковым о таких высоких материях. Но он чувствовал органическую потребность высказаться и что-то уяснить себе самому. И говорил, спорил, отвечал, часто, может быть, невпопад, возражая не по существу, а продолжая какую-то нить собственных внутренних рассуждений... Теперь он этой потребности больше не чувствовал, и как только Крючков стал дальше разводить "турусы на колесах", он остановил его на полуслове, взял за плечо:
- А уж совсем, брат, стемнело. Пойдем-ка чай пить... Мне ведь на заре подыматься...
