— Ты хочешь сказать, что мы сами уже не способны противопоставить ничего этому кликуше?
— Увы, мой государь, стоит нам попытаться предпринять любую малость против него, мы получим волну мятежей во всех едва-едва замиренных нами землях королевства. К тому же кому, как не Святейшему Папе, карать и миловать пастырей христианских душ?
— Аминь, — выдохнул король и прислушался: из-за двери доносилось негромкое пререкание.
— Ну что там еще? — крикнул Людовик.
Дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель протиснулся начальник стражи.
— Там граф Фульк Анжуйский, — запинаясь, начал воин. — Он рвется к вашему величеству.
— Рвется? — переспросил христианнейший король.
— Именно так.
— Что ему нужно?
— Не могу сказать, мой государь. Но позвольте заметить: он не совсем одет.
— То есть как не совсем одет?
— Видите ли… — смутился бывалый воин, — прямо говоря, вовсе не одет.
Люди плохи не потому, что они плохи, а потому, что они — люди.
Марк Аврелий
Отец Гервасий, уже несколько лет возглавлявший Бюро Варваров в богатом Херсонесе, еще раз поглядел на тайнописную цифирь, слагавшуюся в текст категоричного, как обычно, императорского повеления. Мало кому могла прийти в голову мысль, что пергамент с прописанной сметой затрат на богоугодную деятельность церквей и монастырей Херсонесской фемы на самом деле ничего общего не имеет ни с закупкой свечей, ни с раздачей милостыни, ни с разведением садов и виноградников.
За годы беспорочной службы отец Гервасий легко приспособился читать шифрованное письмо, не складывая знаки кода в столбцы, а так — прямо с листа. Но сейчас он счел нужным проверить самого себя. Наморщившись, смиренный монах обреченно вздохнул и нехотя отправился во дворец архонта.
Блистательный дука Григорий Гаврас — архонт Херсонеса — не слишком жаловал представителя Бюро Варваров, однако же в силу обстоятельств был вынужден считаться с этим «оком государевым». Любой неосторожный шаг любого сановника неминуемо вызывал подозрения василевса, и без того не слишком доверявшего своей знати.
Увидев среди дворцовой колоннады сумрачного отца Гервасия, спешащего к нему, архонт невольно обеспокоился. Конечно, реши сей раб божий обвинить его в измене и взять под стражу, наверняка пришел бы сюда в сопровождении целого войска, но и сейчас хмурое выражение лица отца Гервасия не предвещало ничего хорошего.
— Мир тебе, сын мой, — приветствовал он архонта.
— И с тобой да пребудет благословение небес, — с деланным смирением ответил Григорий Гаврас.
