– Люби меня, Пила, люби меня, люби меня, – возбужденно выдохнул он. Он держал ее так крепко, что она не могла даже двинуться. Она этого и не хотела. Она вдыхала запах корицы, исходивший от него. Она ощущала его экстаз, дрожание его мускулов, терлась о его кожу, сильно вцепившись пальцами в его спутанные каштановые волосы. Как в опьянении, они обнялись, пода гетера довела его до вершины наслаждения. С булькающим звуком Клаудиус выпрямился, пока его тело сотрясала похотливая дрожь.
– Пила, моя Пила, – простонал он на пике страсти.
Его дрожь отозвалась и в ее теле, и она сотряслась вслед за ним. Удивленно, смущенно, счастливо она осознала это могучее чувство, и чудесный жар пронизал ее тело и растворился в животе. Она почувствовала никогда до этого не испытываемое головокружение, сильную, все преодолевающую страсть.
Они долго держали друг друга в объятиях, пока гетера, задыхаясь, с безразличным выражением лица не поднялась с Клаудиуса. Она набросила платок себе на бедра и схватилась за бокал с вином.
Пила прижала свое лицо к шее Клаудиуса. На губах она ощутила соленый вкус его пота. Волнение медленно спадало. Осторожно она высвободилась из его объятий и взглянула на его нежно заалевшее лицо. Ее щеки тоже пылали. Она все еще сидела со сжатыми ногами.
Клаудиус рассмеялся немного смущенно и нежно погладил ее по бедру.
– Давай проделаем то же самое, – предложил он как бы вскользь. Пила опустила глаза.
– Я… я боюсь, – сказала она тихо.
– Я знаю, – ответил он. – Я не хочу причинить тебе боль.
Глаза у Пилы округлились.
– Это значит, что ты не хочешь меня опозорить?
– Опозорить? Да ни за что на свете.
Задумчиво он посмотрел на свою руку, все еще гладившую ее белое бедро.
– Как бы мне хотелось лежать между этими чудесными ногами и доставить тебе высшее наслаждение! Но я не стану тебя принуждать к этому.
Теперь он посмотрел ей прямо в глаза.
– Я надеюсь, что однажды это произойдет, потом, когда ты добровольно отдашь мне себя.
С растущим удивлением Пила вслушивалась в его тихий шепот. Она никак не могла понять, как этот мужчина, который для развлечения тысяч зрителей убивает своих противников, который ходит по городским борделям и общается с продажными шлюхами, вдруг принимает во внимание непонятную для Рима стыдливость германской рабыни, щадит ее от позора и проявляет к ней столько нежности, что у нее голова идет кругом. Как могут умещаться в душе человека столь различные качества?
Внезапно Пилу охватило чувство, до этого бывшее для нее таким же чужим, как и дрожь от похоти. Она ощутила глубокую благодарность к этому римлянину – прекрасному, желанному и все же возбуждающему страх и внушающему боязнь жестокому мужчине. Еще раз она наклонилась к нему. Возбуждение покинуло его, взгляд по-прежнему был полон нежности.
