Далее президент назвал Гайдара смелым человеком. О такой смелости хорошо сказала покойная Римма Казакова:
Не смелость это — неумелость.
Слова смелее, чем дела.
А я-то думала, что смелость!
Я одного не поняла:
Она не только неуёмность
На всё решившейся мечты,
В ней есть и сдержанность,
и скромность,
И даже робости черты.
Ни сдержанности, ни скромности, ни робости у реформатора Гайдара не оказалось.
"Он был честным человеком". Недавно ваш собрат В.Путин всенародно объявил даже американского президента Джорджа Буша "человеком очень порядочным и хорошим товарищем", с которым и сейчас он был бы "рад встретиться". Ну да, ведь Буш не убивал лично тысячи и тысячи сербов, афганцев, иракцев. Он только отдал приказ, убивали другие, а он кофий пил. Ну, а Путин лично не видел убитых детей, женщин, стариков, его дочки от этих приказов не пострадали.
И Гайдар не бегал сам по сберкассам, не воровал там наши сбережения, он только распорядился. Мать честная, да как же не честный!
И, наконец: "Он всегда следовал своим убеждениям". Пардон, никаких убеждений, кроме санитарно-гигиенических, у Гайдара никогда не было. Ну, в самом деле, посмотрите. Бездумно и гладко лет до сорока человек делал советскую карьеру и много в этом преуспел: был членом редколлегии и завотделом в главных органах ЦК КПСС — в журнале "Коммунист" и в самой "Правде", т.е. принадлежал к магической номенклатуре. А когда вдруг запахло жареным, тотчас переметнулся на сторону антисоветской контрреволюции. Где тут твердость политических убеждений?
Так же обстоит дело и с убеждениями экономическими. В "Независимой газете", которая сейчас громче всех рыдает о выдающемся реформаторе, в своё время было напечатано весьма пространное, обстоятельное и удивительное по простодушию интервью Гайдара. Он рассказал о всём своем пути как учёного. Когда, говорит, работал в "Коммунисте" и "Правде", то был твердо убеждён, что венец творения — советская политико-экономическая система. Но потом довелось пожить в Югославии, и там пришёл к твердому убеждению, что венец-то — югославская система. Позже побыл в Венгрии и убедился со всей присущей мне твердостью, что венец — здесь, в Венгрии. Журналист спросил, а что учёный думает теперь? Теперь, говорит, у меня наконец отверзлись вещие зеницы, как у испуганной орлицы, я уж окончательно и незыблемо, твердо убеждён, что венец творения — экономическая система Поднебесной, вот только социализм с китайской спецификой не нравится мне. Так обстоит дело с убеждениями покойного.
