– Вы имеете в виду вашего кузена, Хидерхана?
– Не только его. Мои сводные братья тоже хороши. Им всегда хотелось отнять у меня то, что я нажил упорным трудом и смекалкой.
– Псы из подворотни! Кто не работает, тот пускай и не ест. Валяются на своих шелковых диванах и мечтают, как бы сделать вам гадость за то, что в ваших жилах смеет течь их голубая кровь!
Сакарам намекал на то обстоятельство, что мать Алекса, умершая от лихорадки пятнадцать лет назад, принадлежала к привилегированной касте брахманов и имела родственные связи с семьей махараджи Гвалияра в штате Мадхья-Прадеш.
– Если бы был жив ваш отец, он бы, несомненно, помог вам, – продолжал Сакарам. – Он бы это сделал, я знаю. Тайком, разумеется.
– Сомневаюсь. В свое время он занимал высокий пост в британской Ост-Индской компании, но теперешняя Индия уже не та, что тридцать лет назад, когда он был всемогущ.
– Знаю; я хорошо помню те годы… – Сакарам вздохнул. – Тогда никто не видел ничего постыдного в союзе ваших родителей. Только когда из метрополии стали прибывать белые женщины, смешанные браки стали преследоваться. Ваш отец был в полном отчаянии, когда ему пришлось отказаться от вас обоих. Вам следовало бы это помнить, Сикандер.
– Тем не менее он так поступил, верно? Родители матери были готовы принять ее, но только ее одну, отказавшись от меня наотрез. – Воспоминания о старых обидах заставили Алекса задохнуться от гнева. Его мать вернулась в семью, словно никогда ее не покидала, и зажила одинокой затворницей. Он же был подвергнут остракизму: двери в высшее общество были для него закрыты, и он был вынужден сносить насмешки кузенов.
– Не вся родня вашей матери вас ненавидит, Сикандер, – тихо напомнил ему Сакарам.
– Не вся, – согласился Алекс. – Я помню о Сантамани… Сантамани была его теткой, матерью Хидерхана. Она была приветлива с Алексом и часто делала ему ценные подарки вроде столика со слоном. Правда, несколько лет назад Алекс поссорился с Сантамани и тяжело переживал, лишившись ее дружеского расположения. Ведь она была единственным человеком в семье, кто не отвернулся от Алекса. Для всех он был напоминанием о пережитом стыде, на нем лежало клеймо отверженного. Если бы отец не спас в свое время жизнь Сакараму и не вверил затем Алекса его заботам, мальчик был бы обречен на полное одиночество. Алексу было восемь лет, когда его бросил отец.
Да, он помнил, как тот плакал, прощаясь с сыном. Но Алекс так и не простил его и не пролил ни слезинки, когда спустя несколько лет узнал о смерти отца.
