А ночью ни один телефон Сталина не отвечал. Дежурный в Кремле, когда Кузнецов хочет доложить Сталину, что началась война, что бомбят Севастополь, соединяет Кузнецова с Маленковым. В ту ночь Маленков — первый человек в государстве.
"Вы понимаете, что вы докладываете?" — раздраженно и недовольно отвечает Маленков и, не желая ничего слушать, вешает трубку.
Трибуц не выполнил приказ Кузнецова. Может быть, Трибуц имел другие "ходы наверх"?
Если принять это за рабочую гипотезу, такая гипотеза объяснит наконец, почему Трибуцу "сошли с рук" и Либава, и Таллин, и Таллинский переход, и 43-й год. Другие командующие флотами и фронтами смещались за гораздо меньшие просчеты и потери.
В укоризну моей "дремучести" (к разговорам на флоте, что отец комфлота Трибуца был при царе начальником тюрьмы) каперанг и профессор Мрыкин пишет в "Вечерний Петербург": "автору следовало бы поинтересоваться личным делом адмирала В. Ф. Трибуца в архиве..."
(Угу. "Могеть-то он могеть. Да только хто ему дасть?..") "...из которого он узнал бы, что отец Трибуца был городовым".
Я не уверен, что Трибуц писал в анкете правду. Тут лучше читать личное дело Трибуца-старшего. Но и городовой, символ врага рабочих и революции (вспомните фильмы о Максиме), не являлся украшением анкеты в Рабоче-Крестьянском Красном флоте. Совершенно не понимаю, каким образом Трибуц с "полицейским" пятном в анкете поступил в 22-м году в училище. Каким образом он восходил наверх в начале 30-х, когда командный состав флота чистили от "нежелательных элементов", и в конце 30-х, когда убирали "врагов народа". Может быть, Трибуц имел "личные заслуги" перед кем-то из могущественных чинов в партии?
В 39-м Трибуц как командующий Балтфлотом оказался явно слаб. В боевых действиях ему "помогали заместители Наркома ВМФ Исаков и Галлер. Исаков даже выходил на линкоре "Марат" для обстрела береговых батарей на острове Биорке" (Кузнецов, "Накануне", с. 267). За "финскую войну" был снят даже маршал, нарком обороны. Но Балтфлот встретил 41-й год с тем же командующим.
Кузнецов в своих книгах не раз возвращается к Либаве. Это больная для него тема.
Кузнецова тревожили перед войной незащищенность Либавы с суши, скученность кораблей в маленькой акватории порта (опыт войны в Испании, налеты вражеской авиации на корабли в портах). Кузнецову удалось убедить Кремль не размещать в Либаве линкор. Перед самой войной Кузнецов, с дозволения Сталина, вывел из Либавы эсминцы и часть подводных лодок
