Как назывались картины наших старых художников? Припомните: «Не ждали», «Всюду жизнь», «Неравный брак», «Бурлаки»… В каждой картине мысль была вложена. По верному пути люди работали, А из левых новаторских картин один, кажется, портрет Пушкина без штанов (был такой однажды на выставке) до нового человека дошел. И то этот новый человек директором швейной фабрики оказался. Он кричал:
— Уберите от меня эту картину — у меня из-за нее штаны покупать перестанут!..
И тут, как только вышел на сцену этот самый генерал Отелло, я ему на весь зал:
— Спасибо, кричу, генерал! Не за то, что вы свою Дездемону ревнуете (может быть, нам ревновать и не надо), но за то, что любовь свою к ней вы на такую высоту ставите, что за нее и убить и умереть готовы, — за это, хоть вы там и генерал, а спасибо!..
Так любить, так любить — не только личное, небольшое свое, но и огромное — Родину, — так любить учусь я у вас, генерал, выдуманный гениальным Шекспиром! За нее, за Родину, за каждую каплю крови, пролитую пограничниками на границе, всю свою кровь отдать — этому у вашей любви, у вашего чувства, у вашей человеческой страсти умный человек научиться может.
Вот за такое искусство — спасибо!
1936
Если говорить откровенно, дорогие товарищи, то где-то в глубине души вы все особого уважения к моей профессии не имеете.
Профессия моя по наружному виду такая, что ею действительно каждый свободный человек в любую минуту заняться может. Это, знаете ли, не то, что баланс в бухгалтерии подвести, с женой в четвертый раз разводиться или вдруг, наконец, с казенными деньгами такую махинацию выдумать, что оно, знаете ли, вроде как будто и деньги целы и вместе с тем ни одной копейки найти невозможно…
На первый взгляд дело у меня действительно такое: курточку бархатную нацепил, галстук «а-ля Козьма Прутков» завязал, фамилию какую-нибудь двухэтажную выдумал и — как говорится — давай валяй, запузыривай!..
Один зритель мне однажды даже так выразился: «Мне, говорит, товарищ Сокольский, — извините, я на вас не намекаю, — у кого бы только нахальства призанять, а остальное у меня не хуже вашего выйдет…»
Должен сказать, дорогие товарищи, что все это — глубочайшая ошибка. Дело не в нахальстве. Я, конечно, все эти намеки понимаю — можете его и у меня занять, мне этого товара не жалко, хоть весь его заберите, — а только разговорника из вас никак не получится…
И не потому, что работа сама по себе трудная. Скрывать нечего — гавкать, конечно, каждый умеет. Председатели на собраниях горькими слезами обливаются. Говорят — остановить ораторов никак невозможно стало. Как такой до трибуны дорвется — тут ему и в звонок звони и кричи «время истекло» — все равно, пока сам голосу не лишится, не остановите…
