Я промолчал.
- А у меня так, - продолжал он, - сяду у телевизора и сижу, как замороженный. Могу вечер сидеть, могу всю ночь. Нету во мне энергии ни грамма. Вот ты, небось, смелый?
Я промолчал.
- Мужчина должен быть храбрым, - вздохнул он. - Построили мы каменный сарай, а начальник записывает двенадцатиэтажный дом. И я подписал, не могу отказать, безответный. Ты на собраниях выступаешь?
Я промолчал.
- Начальник бьет кого-нибудь с трибуны, - продолжал незнакомец, - да не в глаза, а все между. Знаю, что зря, а заступиться не могу - мужских сил нет. Вот ты, видать, хулиганов не боишься?
Я промолчал.
- Идут по улице, к примеру, две морды. Видно, что ищут, кого бы пригвоздить. Надо бы встать на их пути, если уж по-настоящему, по-мужски… Какое там. У меня от одной мысли конвульсии бегут по телу. Вот ты с женщинами, наверное, деликатничаешь?
Я промолчал.
- А я как влезу в автобус, - рассказывал он, - да сяду на место, так будто в глину влипну. Старушка хоть стой рядом, хоть падай. В общем, всю мою жизнь не перечислишь: жены боюсь, а соседки еще больше; собак во дворе опасаюсь, да и кошек тоже; анонимных заявлений страшусь, а подписанных тем более; солнечных пятен боюсь, уж не говоря про пятна на костюме… Знаешь, сколько я в булочной буханок вилкой перетыкаю, чтоб не ошибиться? Вот по всему этому бабы меня за свою и считают.
- А дети у тебя есть? - спросил я.
- Три штуки. Тут у меня полный порядок.
Я попрощался и пошел в баню - прямо в женское отделение. Мужики обомлели. Но женщины слова не сказали - они-то в своих разбираются.
Я стоял на центральном проспекте и ждал женщину, но еще ни одна женщина в мире не приходила вовремя. Поэтому я начал рассматривать других женщин, потом я принялся глазеть на винно-водочную витрину.
Когда и она надоела, и я было уже собрался уходить, ко мне приблизился высокий мужчина с интеллигентной рыжей бородкой на удивительно красном, загорелом лице.
- Пурван? - спросил он на каком-то языке.
Я мгновенно порозовел от двух причин. Оттого, что иностранец обратился именно ко мне, как к самому интеллигентному из толпы. И оттого, что я не знал ни одного иностранного языка.
- Пурван? - повторил он.
«Француз», - пронеслось у меня в голове.
- Их бин хойте орднер, - сообщил я и зарделся окончательно, ибо в последний миг вспомнил, что такой фразой мы сообщали учителю в школе о своем дежурстве.
Француз удивленно смотрел на меня. Легкий запах хорошего коньяка, как аромат тонких духов, обволакивал его. Конец желтого яркого галстука был небрежно засунут в нагрудный карманчик пиджака. «Вот теперь какая мода в Париже», - мелькнула у меня мысль.
