— Да? — обескураженно протянул Коноп. — Не попадалась…
Хозяйка разлила чай и подала в большой миске испеченные в нерпичьем жиру лепешки.
Тутриль взял лепешку, поглядел в дырку и словно увидел себя много-много лет назад, когда вот в такой яранге он ждал, пока мать испечет в кипящем нерпичьем жиру кавкавпат.
— Вкусно? — тихо спросила Эйвээмнэу.
— Очень! — ответил Тутриль.
— Вот! — встрепенулся Коноп, завидев лепешки. — А в поселке пекарня, свежий хлеб. Чем гостя угощаешь?
— А мне нравится, — сказал Тутриль. — Детство вспомнил.
Токо отломил кусок лепешки, пожевал и задумчиво, спокойно сказал, обращаясь к Тутрилю:
— Все агитирует и агитирует! Как приедет, все одну песню поет.
— Но ты пойми, что нельзя так! — немного сбавил тон Коноп.
— Кому я мешаю? — спросил Токо.
— Общей картине, — ответил Коноп. — Выпадаешь как-то, как бы в стороне оказываешься… Добро бы дома у тебя не было, а то ведь есть! Хочешь — дадут с центральным отоплением?
Токо вздохнул и сосредоточенно принялся пить чай.
— Мало погостили, — сказала Эйвээмнэу. — Побыли бы еще. Тутриль, ты тоже едешь?
После чаепития собрались ехать дальше.
— Я же к вам приехал, — улыбнулся Тутриль. Старик как-то растерянно посмотрел на него, оглянулся на жену.
— Да-да, — торопливо сказал он, — конечно… Эйвээмнэу, разве ты не видишь — Тутриль к нам приехал. Понимаешь, к нам!
— Ну что же, — задумчиво произнес Коноп. — Можно, конечно, в научных целях и в яранге пожить…
Вездеход умчался.
Токо и Тутриль долго смотрели вслед машине, пока она не растворилась, не исчезла в белой тишине тундры. Напрягши слух, еще долго можно было слышать шум двигателя, слабое эхо, прокатывающееся по заснеженным долинам к торосистому морю.
Ясный день стоял над одинокой ярангой.
После полудня по направлению к Нутэну пролетел вертолет.
Солнце медленно перемещалось по огромному чистому небу. После обеда Тутриль и Токо выбрались из яранги и уселись на нагретую солнцем старую нарту.
Раскурив трубку, Токо глубоко затянулся и спросил, удивив Тутриля:
— В Русском музее давно был?
— Давненько, — растерянно ответил Тутриль, вспоминая с неожиданным стыдом о том, что был в этом прославленном музее всего раз или два, да и то в студенческие годы.
— Был бы я в Ленинграде, — мечтательно сказал Токо, — дневал и ночевал бы там. Люблю картины. Особенно Айвазовского, который море рисовал… А как там с воздухом?
— С каким воздухом? — не понял Тутриль.
— С загрязнением, — ответил Токо. — Говорят, столько машин нынче развелось, что уже человеку воздуху не хватает… Я это понимаю: когда Коноп отъезжает на вездеходе, я еще полдня чувствую запах моторного дыма.
