Я смотрел на них, чувствуя, что и сам бы не прочь за такой кусок взяться, но тут пришел в сопровождении подводчика отец и сказал:
— Пойдем… Тут, в Нехвороще и чаю попьем! Я вышел к бричке, поднялся, поддерживаемый отцом, после поднялся папа, а за ним пришел, нагруженный чемоданами и узлами, мужик, положил вещи за колыской, подвешенной на ремнях, взглянув, хорошо ли мы в ней сидим, влез на передок и крикнул:
— И-но!.. треклятые…
Кони затоптались и тронулись по белому сыпучему песку и потянули вгору.
Наверху встали перед нами белые, крытые соломой хаты и сверкнула крестами синеглавая, в звездах, церковь.
Это была Нехвороща.
На базаре, перед чайной, с вывеской, на которой были намалеваны калач и два белых чайника, а на шесте торчал клок сена, мы остановились, слезли и вошли в середину. Там, за стойкой шумел большущий медный самовар, а за столами на лавках сидели мужики, пившие чай и говорившие гулкими голосами.
Отец заказал “две пары чаю” и франзоли.
Когда я налил первый стакан и вонзил зубы в душистую, свежую булку, мне показалось, что никогда в жизни я еще не пил такого чаю как в Нехвороще, среди бородатых мужиков и на этой простой скамейке.
Напившись и закусив яичницей, пустились мы снова в путь. Лошади бежали легко. Мелькали хаты, ветряки, стога соломы, поля, огороды, сады, потом озимые, терны, балки и над всем — голубое небо с тучками, с синим пояском у земли и песней жаворонков. Ветерок шумел в ушах, приносил запах цветов и свежести.
Все было полно лазурной дымки, пронзенной золотыми нитями лучей.
Весна веселила кровь, пела в ушах и в сердце, голубая весна, какую видишь и знаешь только в юности.
Незаметно для себя, овеваемый ветром, колеблемый в колыске, я заснул.
Проснулся от слов отца:
— Вставай, Бублик… Приехали… — и увидел, что телега стоит в крестьянском дворе, у хаты, и что мужик уводит лошадей в конюшню.
Я покорно слез.
Отец ввел меня в хату. Баба, хлопотавшая у стола, ставила на домотканную скатерть миску с пирожками, другую с борщом и еще одну — с варениками в сметане, потом сказала:
— Ешьте, что Бог послал…
Сама же, подпершись рукой, отошла к печи и стала у рогачей и кочерг, и оттуда, улыбаясь, приветливо смотрела на нас.
Вошел и подводчик, перекрестился и сел за стол, а на слова отца ответил:
— Нехай постоит!.. Баба ведь…
Есть такая порода людей: что ни скажи, они отвечают: “Ну зачем же о старом? Оно рухнуло, и Бог с ним…” Вот, тут-то мы и поговорим! Рухнуло — да, конечно, старое рухнуло! Но что же хорошего нового на его месте? Допустим, стоял дуб. В него ударило молнией, образовалось дупло, а дуб все стоит, зеленеет, и даже не наклонился как-либо вбок. Тут пришли досужие дровосеки, дуб добили, порубили на дрова, вытащили даже пень из рыхлой земли, чисто так место сравняли. Ну и что же? Был ветвистый, дупляной дуб, зеленел, а теперь пусто. Вот вам “старое” и “новое”. Кому и зачем нужно
