Друг мой! Радость моя! Прощай!"
Катерина бросается в воду, и затем следует замечательная, истинно трагическая сцена. Забитый, обезличенный матерью Тихон, исполняющий всякое безумное ее веление, как веление самого бога — падает на труп жены. Человеческое чувство проснулось в нем, воспрянуло при такой страшной катастрофе, разорвало сеть нелепой татарско-византийской патриархальности, разбило оковы семейного домостройного деспотизма, и загнанный сын, грозящую проклятиями, запрещающую ему даже плакать о жене мать, обличает в убийстве несчастной Катерины: "Маменька! вы ее погубили! Вы, вы, вы!" Этот клик доведенной до отчаяния души, этот громкий протест забитого человека против век-веченски давящего его деспотизма достойно завершает прекрасную драму. Но что же сам деспотизм в лице Кабанихи? Содрогнулся ли он при вопле воспрянувшего человека, сознал ли свою неправду и гнусность своего значения? Нет. "Я с тобой дома поговорю", — отвечает Кабаниха, и несчастный Тихон завидует трупу жены своей. "Хорошо тебе, Катя! А я зачем остался жить на свете, да мучиться!" Да, лучше умереть, хотя бы и смертью самоубийцы, чем век свой быть безответною, обезличенною игрушкой самодурного деспотизма. Тихон прав.
Из вводных побочных лиц драмы особенно замечательны Феклуша и Кулигин.
Странница Феклуша — личность характеристическая, знакомая всем и каждому, живавшему в Москве, а особенно в местностях, богатых монастырями, женскими общинами и раскольническими скитами. Она говорит свысока, поучительным тоном, хотя и несет вздор да чепуху, любит распространяться на счет врага рода человеческого, которого видит и в локомотиве железной дороги, и в трубочисте на крыше. Феклуша ни в чем не причастна к ходу действия драмы, но она необходима для нее, как олицетворение тех понятий, которые для Кабанихи и прочих самодуров, жрецов домостройного алтаря, затемняют святую религию любви и свободного духа, искаженную на русской почве татаро-византийскими плевелами, таким густым бурьяном разросшимися по телу любезного нашего отечества. Тунеядство, попрошайничество, суеверие, ханжество, сплетни, перенос вестей из дому в дом — вот отличительные свойства наших многочисленных Феклуш, под черным платком скрывающих всякую мерзость душевную. И эти Феклуши, олицетворяющие зло, лицемерие и грубое невежество, уважаются нашим народом; он верит их нелепым россказням от простоты души и считает даже их праведными. Впрочем и сами Феклуши не затрудняются придавать себе такое название. Так и у г. Островского. Феклуша без церемоний говорит в начале второго действия: "Это, матушка, враг-то из ненависти на нас, что мы жизнь праведную ведем". Под внешним лицемерным смирением этих Феклуш скрывается дух злобы и лжи, тлетворно веющий на наше общество. Пора, давно пора русской сатире казнить пред всенародными очами этих проповедниц невежества и самодурства. Великое зло кроется в этих ханжах, одетых в черные свитки и наметки, как бы для того, чтобы видели все в платье их вывеску служения черному духу лжи и злобы. Честь и слава г. Островскому: он первый сделал попытку выставить этих своеобразных русских Тартюфов
