Али хоть и близкий, преданный человек, а не бий, и не след знать ему, что думает, чем мучается Айдос. Страдающий властелин — не властелин уже. Боль и смятение — удел слабых. Никогда не должен слуга видеть своего хозяина слабым. Потому — прочь с глаз, верный Али. Один перенесу боль, а если уж должен быть свидетель, то пусть им будет родная степь.
Степи, вольному степному ветру и отдал свои думы горькие Айдос. Клял в душе неблагодарного хана, двор которого покинул только что: «Войдешь во дворец гор дым конем, а выйдешь побитой собакой».
Неблагодарность хана более всего гневила Айдоса. Сколько доброго было сделано для властителя Хивы, сколько преподнесено даров! И забыто, попрано, будто прах. Не хана ли выручал не раз бий, гибель его предвещал. Где бы теперь царствовал — на могильном холме, и не золото бы пересчитывал в сундуках, а свои белые кости.
Во всех набегах хана на соседние земли участвовал Айдос. Бился, как все, и, как все, не щадил живота своего. Многие легли, мог лечь и бий каракалпакский, да выручала сила и находчивость. Последний поход едва не окончился печально и для Айдоса, и для самого хана. Остановили их хивинское войско у своих стен храбрые защитники вражеского города. Взять город приступом не удавалось, хивинцев отбрасывали, и мертвые тела нукеров усеяли песчаные холмы. Отступая, хивинцы едва не смяли шатер самого хана. Разгневанный, он приказал посадить на кол сотника, что вел первую цепь, и остальным пригрозил тем же. Угроза хоть и не распространилась на еликбаши — Айдос был пятидесятником, — но могли и его нукеры отступить. А кол принимал одинаково и сотников, и пятидесятников.
О наказании, однако, не думал Айдос, когда вошел в шатер и, сложив почтительно руки на груди, сказал хану:
— Кот берет волка, если рядом хозяин. Подними знамя впереди нас, и отвага воинов умножится.
Поднял знамя хан, хоть и не впереди, за третьим рядом, но поднял, а когда поднял, сказал зло Айдосу:
— Знай, каракалпак: не возьмем город — лишишься своего красноречивого языка.
Не лишился Айдос языка: взяли город. Правитель, видя ярость и бесстрашие хивинцев, открыл ворота перед ханом, попросил мира.
Мог бы поблагодарить каракалпакского бия за мудрый совет — мало ли вывезли из того же несчастного города и золота, и серебра, и камней дорогих, но не в серебре и камнях суть, без драгоценностей есть мера благодарности — похвала, слово простое… Так не нашел такого слова хан. В его поганом хурджуне одни грязные слова, ими и наградил каракалпакского бия, бросил их ему вслед, когда съезжал с ханского двора Айдос. А перед тем показал бию новый, вырытый по ханскому указу зиндан — подземную темницу. Показал, чтобы напомнить об участи каждого, кто подвластен Хиве.
