Отвел глаза, сказал:
— Здоровья тебе, сынок. Пусть отец твой войдет в рай.
Потом тронул коня и погнал его к аулу. Погнал, чтобы поскорее отделиться от Доспана, проложить между ним и собой длинную версту. Летел конь, вытягивались версты, и мысль о верности пастуха должна была покинуть Айдоса. А не покинула.
И когда долгая верста вытянулась и пастух оказался далеко от бия, так далеко, что и видно его уже не стало, и думать о нем было ни к чему, Айдос вдруг придержал коня. Придержал и стал ждать своего помощника, ехавшего сзади.
— Али, — сказал бий, едва кони поравнялись, — приведи вечером этого пастуха ко мне.
Степь уходила из-под власти Айдоса.
Ночью, под завесой темноты, а то и днем, открыто, без утайки, люди оставляли аулы, подчиненные главному бию, и шли на вольные места, туда, где нет ни хана, ни его слуг. Одного-двух степняков мог бы остановить бий, вернуть в свой аул. Но один степняк, привязанный арканом, — все равно что ни одного. Прок-то какой в подневольном степняке! Он уже чужой, душа отвернулась от Айдоса, в голове хмель вольной жизни. Грози ему, увещевай его, обещай блага всякие, а он глядит вдаль, тоскует по тому холму или по той низине, где один лишь день или одну ночь жил без хана.
Что эти беглецы! Бог с ними. Худо другое. Степняки, оставшиеся в его аулах, вышли из повиновения. Посланцы Айдоса возвращаются с пустыми хурджунами: не платит народ налог.
Али жаловался:
— Люди, подобно разгулявшимся жеребцам, рвут повода, сбрасывают седла. А без узды и без седла как поскачешь?
Горячий и безжалостный до этого, Айдос вдруг остыл и подобрел. Сборщикам налога запретил трогать — руками ли, плетью ли — упрямых и непокорных. Сам кулаки в ход не пускал, да и по селеньям перестал ездить. Иноходца своего — чудо степное — поставил в загон рядом с рогатым — «началом счастья и богатства»- и только глядел на него печально.
Пустой хурджун, возвращенный Айдосу ханским казначеем, лежал у порога юрты, и старший бий перешагивал через него, не тревожась и не досадуя. Лежит — и пусть себе лежит. О расплате с ханом думал, конечно. Угрозу свою — посадить нерадивого хакима в зиндан — Елтузер-инах выполнит. Да уж лучше быть наказанным ханом, чем своими степняками. Степняки снимут голову — Айдос и весь род его будет проклят и забыт. Хан снимет голову — люди хана проклянут, а Айдоса вознесут как страдальца за дело степняков.
Конец, однако, один — смерть. Почуяли конец Айдоса враги и соперники его и стали виться над главным бием, как коршуны над покойником. Туремурат-суфи не побоялся, прислал своих людей прямо в аул Айдоса. На быстрых конях влетели они в селение и стали звать аульчан под защиту кунградского хакима.
