Аманлык, заметив это, предложил:
Удобней времени не улучишь, бий мой. А не повернуть ли нам в те места, где растут тюльпаны?
Мысль недурна. До тех мест было рукой подать.
— Поворачивай, мудрый мой… — сказал Маман. Отстав от старших, они поскакали в аул Айгара-бия
и напились кумыса из рук Акбидай. Но и эта встреча, такая желанная, долгожданная, оставила в душе горький осадок.
Прежде, бывало, Маман немел и замыкался при виде черноглазой, похожей на красный цветок, теперь ему было с ней легко, потому что она все время расспрашивала об Аманлыке… Маман рассказывал и рассказывал ей о своем друге и об его сестричке с деревянными сережками в ушках, и из его рассказов выходило, что Аманлык — сама верность, сама доброта.
— Из тебя вышел бы хороший сват, — сказала вдруг Акбидай насмешливо и даже сердито. — А вот он говорит про тебя, что ты злой.
— Не мог он так говорить.
— Пусть не мог… но ведь ты злой! Не виделись скоро год… а ты мне твердишь, как он любит свою сестру. Он добрый, ты злой.
А потом Маман заметил то, что мог бы заметить и раньше: какими глазами смотрит Аманлык на Акбидай и какими глазами смотрит она на него и сколько в их глазах горячего доверия и тайного понимания.
Маман вышел из юрты. Аманлык пошел за ним. Из юрты доносилась песня.
— Ты любишь ее, — сказал Маман. Убей, не знаю, сам не знаю… Ты неверная, кривая душа.
— Не ругай, я не виноват.
— Седлай коней.
Вышла Акбидай, но не сказала ни слова. На ее глазах, так же не сказав ни слова, Маман и Аманлык в поздних сумерках уехали.
Маман с места погнал коня. Аманлык отстал. Так ехали долго, словно сами по себе. Отъехали далеко.
— Эй… — окликнул Маман, — ты мне не все сказал, почему не говоришь?
— Она тебя любит, Маман, зря ты ее обидел.
— Не то говоришь.
— Но она, она…
— Молчи… Говори, кто подослал Ельмурата?
— А ты не знаешь? Будет дурака валять. Послушай, она…
— Говори!
— Бай Жандос.
— Какой Жандос?
— Ну, тот страхолюдина… Лютый такой, который изображает из себя оборотня. Ездит в овчине, вывернутой наизнанку. Ты его сто раз видел. Он с тебя глаз не спускал.
— Ах, этот… — проговорил Маман, вспоминая злющие глазки под нависшими бровями; отвернись — просверлят тебе висок, поймай их взгляд — забегают, рассыплются, как козий помет.
Бай Жандос был в Орске. Однажды подошел к Маману и как бы шутя спросил:
— Если тебя не убить, ты убьешь Есенгельды? Это была их единственная встреча.
— Как же он — Ельмурата?
— Сказал: жив не будешь, если Маман останется живой.
