— Аминь, — хором повторили черные шапки.
— Почтенные, слушайте. С тех пор как мы ушли, разорившись, с отчих земель, много мы потеряли людей, самых дорогих. Теряем по сей день, — стареют наши мудрейшие. Благороднейший светлейший хан наш пожелал заглянуть прозорливым взглядом в наш завтрашний день. Не содержат ли ракушки жемчужины, и не бог ли вкладывает в такую жалкую плоть жемчуг? Так спросил хан наш, повелев собрать джигитов.
— Умные слова, умные, — зашумели черные шапки. Тогда Гаип-хан ударил в ладони. Джигиты, присматривавшие за огнем, боязливо пригнули головы.
— Народ, народ… — рыкнул хан и огляделся, наслаждаясь тем, как его слушают. — Я сам задам три вопроса, три вопроса… После меня головы родов зададут по одному вопросу. Наш духовный отец Мурат-шейх может задать два вопроса. Больше никто… Если джигит ответит на все вопросы и тем заслужит уважение, почет собравшихся, будет тому в награду звание: умнейший! И будет тот бием, при мне — первым слугой, храбрым гонцом нашей воли. А кто не ответит — прогоню в шею… Да будет вам известно, был такой обычай во времена оны — испытывать джигитов при всем народе, перед лицом хана и господа. Ныне я воскрешаю этот обычай! Я воскрешаю. Но уж… не зевай, ушами не хлопай, держись у меня… — Гаип-хан крепко стегнул себя плетью по голенищу сапог. — Первый мой вопрос: кого на белом свете больше, ханов или простолюдинов?
Словно быстрая рябь прокатилась по черным шапкам, как от порыва ветра, и — шепот, подобный глухому звону водяного ключа. Затем все замерло.
Рыскул-бий приподнялся на своем месте в знак почтения.
— Хан мой, что же медлить? Если кто-либо не начнет, другие не осмелятся. Пусть ответит сын кунград-ского бия Байкошкара Есенгельды. Позвольте ему начать.
Хан кивнул, и Рыскул-бий окликнул:
— Есенгельды, сын Байкошкар-бия, встань! Худощавый парень с красивым холеным лицом
вскочил с места, точно сильно брошенная бабка, встал, поправляя на себе новенький серый чекмень.
— Слушаю покорно, бий-отец.
— Отвечай на вопросы хана нашего, сын мой. Есенгельды подбоченился с изяществом и надменностью семейного любимца, родового наследника.
— На шестьдесят тысяч семей у нас один-единственный хан! Один на шестьдесят тысяч… На весах небесных хан один перевешивает шестьдесят тысяч.
Рыскул-бий быстро повернулся к Гаип-хану: каково? Хан ничего не сказал, бровью не повел, плечом не пожал, но, видимо, остался доволен ответом.
Тут-то и объявился в самом заднем ряду удалец в одних драных штанах, выпучив со страха телячьи глаза, — Аманлык.
