— Презираете меня? — спросил однажды Маман, и ему очень хотелось, чтобы Бородин возразил, но тот лишь пожал плечами.
— Не любишь, не уважаешь свой народ… Мулла ты недоучка. Кто дорожит своим народом, тому душу воротит — обидеть другой народ. Мы, братец, и беленькие, и черненькие — все от бога!
Вот и такого Маману не доводилось прежде слышать. Разве не загадочные речи? Чем были велики татары? Тем, что топтали русских. Чем стали велики русские? Тем, что топчут татар. Так привык думать Маман.
— А как понять… что такое нужда, которая как жар-птица?
— Это нужда самая наибольшая, она как божий произвол. Ей, как господу, вес подвластны — и парод, и цари. Уловишь, ухватишь эту нужду — будешь царь, а нет — так и помрешь дурак дураком, хотя и на престоле.
— Не понимаю…
— И молодец, что не корчишь из себя… не пыжишься, как ваши родовитые баи.
Все же Маман спросил:
— А может, это и есть наша жар-птица — держать вас в плену?
— Путаешь иголку с мечом! Ваша нужда проще простого, нужда великая…
Бородин умолк в раздумье, но Маман понял, что он хотел сказать. Оразан-батыр говорил точно так же: жили бы мы под рукой русского царя, не было бы у нас годины белых пяток.
Случалось, что и Бородин расспрашивал Мамана, допытывался, что делают, о чем думают его отцы — батыр и шейх. Маман отвечал как умел, забывая о том, что доверить иноверцу — то же, что прыгнуть, закрыв глаза, в колодец.
Один давний его вопрос не шел из головы Мамана. Кувыркался в голове, как в небе кара-торгай, или черный воробей, а по-русски — жаворонок. Лукавый вопрос: о чем же ты, милый, мечтаешь? Нет, не хотел Маман согласиться, что он без хмеля в душе… Была и у него своя Индия, тайная, самая заманчивая. Маман думал о ней застенчиво и дерзко, как иные думают о девушке. Его Индия — не на востоке, а на западе. Его Индия — страна Петра, царя-плотника, царя-мастерового, какого не знавали ни в жизни, ни в сказке… А верно ли, что первым его другом был нищий сирота? Истинная правда. А верно ли, что в гневе он не знал пощады? И то правда. С дрожью в сердце внимал Маман: его друзья были тоже сироты, нищие и он тоже хотел быть беспощадным.
Как-то раз Маман увидел Бородина, каким еще никогда не видел. На камне сидела женщина с опухшим от слез лицом, серым, как старая застиранная ткань, простоволосая, растрепанная. Бородин обнимал ее худые костлявые плечи, дрожащие от рыданий, и в прозрачных его глазах тоже стояли слезы. Увидев Мамана, женщина со стоном поднялась и пошла к камнетесам.
