* * *
«Сейчас я проснусь», — подумал я во сне и проснулся.
Сейчас я начну думать, что послезавтра ухожу.
И точно, будто сказал сам себе голосом:
— Послезавтра я ухожу.
Хотя никакого голоса не было. Не хотел я Наву будить. Но она будто услышала. Я и не сомневался, что она услышит. В последнее время я замечаю, что меня деревенские слышат, когда я ничего не говорю: только подумаю о них, а они сразу же и делают то, что я подумал. Или наоборот: они собираются что-то сделать, а я это их желание слышу до того, как они его осуществили.
Мне кажется, что они тоже почувствовали неладное, потому что стали избегать моего молчания, или вызывая меня на разговор, или сами болботили непрерывно.
Нава зашевелилась в другом углу на своей лежанке. Я знал, что она скажет.
— Ты уже не спишь?
— Нет, — ответил я уже голосом.
— Тогда давай поговорим, — попросила она. — А то мы со вчерашнего вечера не говорили. Давай?
— Давай. — Уж кому другому, а ей я никак не мог отказать в такой мелочи.
— Когда ты уходишь?
— Не знаю… Скоро…
— Вот ты всегда говоришь: скоро. То скоро, то послезавтра. Ты, может, думаешь, что это одно и то же? Хотя нет, теперь ты не можешь так думать, теперь ты говорить уже научился. Это раньше у тебя в голове все путалось — дом с деревней, трава с грибами. Мертвяков с людьми и то путал. А то еще хуже — принимался бормотать слова непонятные, никто тебя понять не мог… Теперь не бормочешь, но никто не любит, когда ты молчишь, — кто тебя знает, может, ты свои слова про себя бормочешь. Лучше ты их не бормочи, а со мной поговори.
Пока она говорила, глаза сами собой открылись. По потолку проторенной тропой шли рабочие муравьи. Двумя ровными колоннами: слева направо — нагруженные грибницей, справа налево — порожняком. Месяц назад было наоборот. И через месяц будет наоборот. Как им укажут, так и будет. Черные сигнальщики рассредоточились вдоль колонн, шевеля усами в ожидании приказов. Может, через месяц дождутся? Они даже меня слушались, хотя я сначала спрашивал у Навы, что им приказывать…
Старца нет, отметил я. Сегодня не он меня разбудил. Особенное утро.
Я повернул голову набок и посмотрел на Наву. Она лежала на спине, закинув руки за голову и положив ногу на ногу, и не шевелилась, похожая на изящное изваяние, только непрестанно двигались ее губы да поблескивали в полутьме глаза.
Речь ее звучала для меня шумовым фоном (смысла не воспринимал), но звук голоса — музыкой, достойной красоты тела, ручеек лесной журчащий.
