Он недолго смотрел на меня, переваривая мою мысль, и ответил тостом:
— Так выпьем же за то, чтобы в этом лесу стараниями Навы стало на одного колченога меньше!
— Хороший тост, — кивнула Нава, не замечая двусмысленности.
Из моей головы двусмысленность исчезла после первого глотка. Слегка затуманилось в голове, зато постоянный нудящий шум исчез, и я стал воспринимать их разговоры без каких-либо отрицательных ощущений.
— Колченог, — спросил я, — ты сможешь найти место, где меня подобрали?
— Конечно смогу, — подтвердил он. — Это в Тростниках, Ну, в болоте около Тростников. Мы, вообще-то, с Обидой-Мучеником на Муравейники нацелились, но промахнулись, заплутали и к Тростникам вышли, а тут вдруг как загрохочет наверху, сквозь сросшиеся кроны деревьев ничего не видно, но грохот был страшный. Потом что-то завизжало так противно и тоже страшно, на миг затихло, а потом ка-ак ухнуло, рухнуло, булькнуло, чмокнуло и чавкнуло в болоте, и под эти звуки из кроны вылетел ты и прямиком макушкой в дерево, будто кто тебя из лука, как стрелу, пустил — весь такой в стебелек вытянутый… Шмяк, хрясть, хрусть… И сполз ты по стволу к корням, совсем уж грустный, даже тоскливый… Голова не то есть, не то нет, нога ступней в другую сторону смотрит, и все в кровище, будто тебя вот этой вот наливкой облили. А почему, сказал тогда Обида-Мученик, он из деревьев вылетает, хотя видно, что не птица, и в ствол головой бьется? Человек так не умеет делать. Почему на нем одежда, какая в лесу не растет и расти не может, потому что не лесная? И почему у него бороды нет? У всех мужиков есть, а у него нет. И волосы совсем короткие. Не лысый, а видно, что обрезанные коротко. Почему грохотало, а потом перестало грохотать?.. Не родился еще человек, который может на все вопросы Обиды-Мученика ответить, потому что на каждый ответ у него рождается еще десять вопросов. Ну, я и сказал: давай его в деревню отнесем, мужикам покажем — может, кто чего знает? Он сказал: давай, только его так не донести, кровью истечет. И заткнул твои раны мхом, кровь останавливающим, и листом клейким заклеил. Язык у него глупый — глупости болтает, а руки умные — делают, что надо. Ну, я-то со своей ногой нести тебя не мог, а Обида-Мученик здоровущий — взвалил на спину и понес, а из тебя все что-то страшное сыпалось. Я сначала подбирал, думал, пригодится, да и мужикам показать, а то ж не поверят, но потом так страшно стало, что я все в болото и выбросил. Ты уж не обижайся, а такое в деревню страшно нести — мало ли что. Еще вырастет что-нибудь эдакое и вред деревне нанесет.
