То, что я увидел: Зоя, стоящая на кривом, темном от дождей крылечке, с удивлением, приставив ладонь к глазам, взирающая на мир, — было началом другой, неведомой мне Зои. Плавно, будто в замедленном кино, она ступила босыми ногами на траву, направляясь прямиком по едва заметной тропке к ручью, угадав, где он находится.
На заросшем осокой бережке она скинула одежду, все на моих глазах. Войдя в омуток, присела на корточки, и, зачерпывая в пригоршни хрустальную воду, стала плескать себе на лицо, на плечи, на грудь. Я видел четко ее грудь, два крошечных кулачка. И снова обжегся, не заметив, что касаюсь раскаленного чайника. Она же плескалась, не глядя вокруг и не замечая меня.
Вышла из воды, наклонив вперед голову и отжимая двумя руками тяжелые, потемневшие от влаги волосы, падающие на лицо. Не спеша оделась. Гребешком расчесала голову и повязала ее на манер чалмы белой маечкой. И опять проделала это медленно, с видимым удовольствием. Она до краев была заполнена этим утром, солнцем, золотыми зайчиками, бегущими по траве, самой собой.
— Ну а где же чай? Я так хочу чая!
Спросила с непосредственностью девочки, которая знает, что имеет право на маленький каприз. Будто каждый день мы с ней только и делаем, что вместе пьем по утрам чай. А мы и увиделись-то, глаза в глаза, можно сказать, первый раз. Все предшествующее: в деревне, даже здесь, в избушке, — было вовсе не встречей. Про штабной вагон я уж не говорю. Его в памяти моей не существовало. Я его мысленно взорвал гранатой вместе со всеми обитателями…
До мелочей помню это утро. То, что было у нас с Зоей до этого, было лишь поиском друг друга. И слишком крошечным, почти мгновенным, оказалось наше совместное бытие, чтобы что-то, любую детальку, пустячок, даже словцо из него забыть.
— Ну а где же чай? — вот что она спросила. — Я так хочу чая!
Помню открытый взгляд, чуть капризную повелительную интонацию, с которой это было сказано.
— Присаживайтесь, мадам, — ответил я, вдруг, оробев. — Стол готов.
Она помотала головой, не согласившись со мной. Конечно, она была женщиной, а значит, куда практичней, приметливей меня. Тут же на поляне нарвала зверобоя, насыпала в чайник желтых звездчатых цветов; принесла две консервные банки, которые валялись в зимовье, ошпарила их и налила кипятку. Под каждую банку подложила лопушок.
— Чай «Белая роза».
Она присела, скрестив по-восточному ноги, на траву, обмакнула в чай корочку задубевшего хлеба и с наслаждением обсосала ее.
