Вот он кто, на самом-то деле: «ММ»! Михаил Михайлович? Матвей Матвеич? Митрий Митриевич?
Он поймал наш взгляд, усмехнулся.
— То-то и оно! Наглотался ихого дерьма, вот и Глотов! Хозяйства — во, полный край, могу не только ваш вагон, эшелон купить. Да и предлагал им: отдайте, говорю мне детишек с лошадьми, шибко заплачу… А ваши дармоеды ни в какую. Им жить охота… Да они с вас всегда навар снимут! На ящик водки заработают.
Так неожиданно мы узнали с Шабаном, на сколько нас штабисты оценили.
Мы как бы и не смотрели друг на друга, но система опознавательных знаков работала как надо. Мы по-прежнему решили отмалчиваться. Уж очень все казалось нереальным: многоречивый Глотыч, придуманные им истории… Вот табачок-то был настоящий! И брань в адрес наших мучителей тоже.
О комиссарах мы не разобрали. Однако, когда он сравнил их с Мешковым, стало ясней: такие же суки.
Но вот что нас с Шабаном удивило… Нет, не удивило, поразило. Даже оглушило. То, что произошло дальше. Мы сперва не поверили услышанному.
Глотыч сказал так: — Хотите у меня остаться? — И после паузы: — Ну?
Первый наш безмолвный вопрос: «Что-о???»
Второй, тоже безмолвный: «Как это?»
Третий, четвертый…
Или он охренел, или мы с Шабаном спятили! Какая дурь не шибанет в башку среди ночи?! Все это, видать, отразилось на наших недоуменных рыльцах. И он предполагал такую реакцию. Но повторил на выдохе, даже с хрипотцой:
— Остаться, говорю… Насовсем. В этой избе?
Теперь мы поняли, что не ослышались. Однако все равно было не разобрать, что он на самом деле задумал.
— Насовсем?
— Насовсем.
— Это как? — поинтересовался Шабан. Он первым догадался, что это означает.
— Жить будете… Работать.
— Работать? На вас?
— Зачем? На себя!
Было произнесено с досадой. Обиделся, значит.
Глотыч новую «козью ножку» свернул, закурил и к окошку подошел. Чего уж он там все время выглядывал, непонятно. Ночь на дворе — черней черного. Как сажа в трубе, из которой мы еще в Таловке чернила делали.
Стоя спиной, он спросил вдруг:
— А чего к вам этот… Ну посыльной-то ваш приходил?
— Какой… посыльной?
— Да какой-какой… Не видать в темноте, какой… Семь верст до небес, и все пехом. А в две стороны — уже четырнадцать! Пусть не хоронится энтот соловей, скажи… Накормлю за такой красивый свист!
Мы с Шабаном переглянулись. Ловит? На пушку берет? Иль, взаправду, слышал?
Глотыч шумно вздохнул, стал молча чадить цигаркой. Все-то он, лешак, знал… Заметил, походя, не глядя на нас:
— Вы если бежать надумали, то бегите… Не держу. В бане, что ли, все время держать?! Но подкормитесь для начала. На огороде уже поспевает. А вот при доме останетесь… — Он пристально поглядел мне и Шабану в глаза. — Все ваше будет. — Повел рукой, зацепив цигаркой за что-то, искры посыпались от нее. — А работать, что ж… Работать везде надо. У меня али не у меня. Так у меня, скажу, лучшей… Я хоть оценю… А у комиссаров, у тех отработал — и в перегной… Я их систему давно понял. Сперва, как они в книжках пишут: город-сад… Город-сад… А в том саду сплошь кресты растут!
