Вообще-то я эту картину много раз передумывал, представлял. И каждый раз по-новому. С другими уничижительными прозваниями, другой казнью. Одно оставалось неизменным: казнь эта состоится.
Пока я в мечтах пребывал, мы выехали на взгорок, с которого открылся вид на просторное поле, на речку с мостом, на темные, вразброс, избы с огородами, среди которых выделялась полуразрушенная белая церковь без креста.
В первую ночь хозяин поселил нас на скотном дворе, где из-за летней духоты ночевали у него жена и дочь. Мы поперву их не увидали, только почувствовали, как они на нас зырят из темноты, шепчась между собой.
С рассветом рассмотрели: жена некрупная, чуть располневшая женщина неопределенного возраста: то ли тридцать ей, то ли пятьдесят.
Впрочем, мы в ту пору резонно считали, что после двадцати лет все перестарки. А вот дочь у них — подросток, нам ровня, беленькая, голенастая и, как выяснилось, смешливая. И хоть они свои, жена и дочь, а, судя по всему, такие же батраки, как мы… С утра до ночи при хозяйстве или на огороде.
В тот день их отослали на луг косить траву, а нас с Шабаном со двора не пустили. Лешак показал на сваленные в углу березовые стволы, на двуручную пилу, что висела в сенцах на стене, и велел напилить дров.
Временами возникал неожиданно, как черт из-под печки, у нас за спиной, наблюдал коротко, как работаем, и снова исчезал. В обед объявились женщины, и он приказал дать нам хлебово. Он так и сказал: «Дайте им хлебово», — и ткнул пальцем на ведро в углу избы.
— Так это же корм для поросят? — робко заметила жена.
— Конечно. Что им, готовить отдельно? — буркнул он. Но потом велел отрезать по ломтю хлеба. — Они вон кубометра не осилили… Чего задарма кормить-то?
После обеда до темноты, которая долго не наступала, опять пилили дрова, пока не возник Лешак и не пробормотал, глядя в землю: мол, хватит мучить пилу, ступайте пить чай да на покой. От чая мы отказались. Ни аппетита, ни сил, едва дотащились до места.
А место для спанья нам назначили на этот раз в старой бане, на задворках избы, за огородом. Дверь, чтобы мы не деранули, заперли снаружи на засов. Пахло сыростью, углем, мокрицами. Было душно. Но если честно, мы в тот день ни о чем не мечтали, только бы добраться до лежанки и завалиться спать.
Мы не знали, подслушивает ли нас старый Лешак, однако вели разговор с Шабаном негромко, с оглядкой на крошечное, в ладонь, окошко.
— Надо драпать, — сказал Шабан мрачно. — Он нас за скотину держит.
