Коно-Тей застенчиво опустил глаза.
– Когда я был вашим секретарем, бумаг было явно меньше, – уже менее сурово продолжил Просперо. Ему нравилось, как Коно-Тей смущается.
– Отчетность…, дела, только самое необходимое, – забормотал Коно-Тей. – Если бы не важность момента…
– Ладно, ладно… Как там сводка?
Коно-Тей вытащил из папки бумагу и принялся читать ее. Как и следовало ожидать, за ночь ничего существенного не произошло. Правда, в 22 квартале не обошлось без перестрелки.
– Опять этот 22. Надо что-то предпринять.
– Уже, – осторожно перебил его Коно-Тей. – Он сгорел. Сам. И это исключительно правильно.
Он протянул какой-то листок.
– Требуется ваша подпись.
Просперо попробовал прочитать. Это оказалась памятка парашютиста.
"Памятка парашютиста.
1. Внимательно следи за укладкой парашюта. Устраняй неисправности заблаговременно.
2. Соблюдай при посадке внутренний распорядок.
3. Не шуми.
4. Прыгай по сигналу.
5. Выпрыгнув, дерни за кольцо.
6. Если основной парашют не раскроется, воспользуйся запасным.
7. Если и этот откажет, сгруппируйся и включи систему аварийного подрыва.
8. При встрече с землей вытяни ноги и заваливайся на бок.
9. Собери парашют."
Просперо подписал, а потом, тяжело вздохнув, стал не глядя подписывать бумаги одну за другой. Понять в них что -либо было невозможно, но это совершенно его не волновало.
Кому надо, тот поймет, подумал он.
Наконец, бумаги закончились, он протянул всю пачку Коно-Тею и уставился на него прямо и жестко. Коно-Тей смутился.
– Да, подполковник, – сказал Просперо, чуть-чуть помедлив. (Коно-Тей встрепенулся). – У меня есть для вас хорошая весть. Я послал запрос и рекомендации о досрочном присвоении вам звания полковника. Ваши заслуги перед профилакторием столь весомы, что возражений не должно быть.
Коно-Тей принялся благодарить, но Просперо остановил его взмахом руки.
– А как обстоят дела с колодцами?
– Все в лучшем виде, – заверил его Коно-Тей.
С тех пор как Просперо возглавил профилакторий, рытье колодцев стало основным делом пихармизма. Более того, видимо, именно благодаря компании по рытью колодцев он и стал руководителем программы пихармизма.
Однажды, когда Просперо уже был секретарем у Коно-Тея и, окончательно оставив всякие попытки разобраться хоть в чем-нибудь, носился с пропагандой раскирпичивания и прочих коно-теевских идей, ему пришла в голову поразительная мысль – а что, если весь этот маразм и есть единственное нужное и верное, к чему он стремился всю свою жизнь? Он с ожесточением гнал от себя эти предчувствия, но обстоятельства настойчиво подводили его к выводу, что в корне своем это действительно так. Его стало тянуть ко всему странному. Просперо часами простаивал около пихармистов, которые тяжелыми молотками крошили кирпичи в пыль, а затем закапывали ее в землю. Он стал привыкать. Правда, изредка болела голова, и по ночам мучили кошмары. Но вскоре все пришло в норму. Голова теперь функционировала без сбоев, правда, бессонница продолжала донимать. Именно в одну из таких бесконечных бессонных ночей страдающему от собственного бессилия Просперо и пришла в голову мысль заняться рытьем колодцев.
