— Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое, да придет Царствие Твое, да будет воля Твоя и на земле, как на небе... Хлеб наш насущный дай нам на сей день и прости нам долги наши, как и мы...
— Бабуль?
— ...прощаем должникам нашим, и не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого....
— Бабушка!
Голос Флоры дрожал. Эльви заставила себя выйти из транса и огляделась по сторонам. Флора сидела на траве и смотрела на Эльви круглыми от ужаса глазами. Голову пронзила такая боль, что Эльви было решила, что у нее случилось кровоизлияние в мозг, но все же выдавила из себя:
— Да, детка?
— Что это было?
Эльви поморщилась. Каждое движение причиняло боль — ни головой пошевелить, ни даже рот открыть. Она попыталась сформулировать ответ в уме, но мысли путались, как вдруг раз — и все прошло. Она зажмурилась, выдохнула. Боль как рукой сняло, все встало на свои места, мир снова ожил и наполнился прежними красками. На лице Флоры читалось такое же облегчение.
Глубокий вдох. Да. Все прошло. Самое страшное позади. Она сжала руку Флоры.
— Господи, до чего же я рада, что ты здесь, — сказала она, — как же хорошо, что не я одна все это пережила.
Флора потерла глаза:
— Но что это было?
— Ты разве не поняла?
— Нет.
Эльви кивнула. Ну конечно, она же не верит в Бога.
— Души, — ответила она. — Души умерших. Они возвращаются.
Но ведь это его жена, как он может ее бояться? Давид сделал шаг к кровати.
Все из-за глаза.
Есть в человеческих глазах что-то неуловимое — ни одна компьютерная модель не смогла бы воспроизвести все многообразие взгляда, и даже фотографии способны запечатлеть одно лишь застывшее мгновение. Никакими художественными средствами не передать выражение глаз, но вот отсутствие этого выражения сложно не заметить.
Глаз Евы был мертв. Тончайшая серая поволока, подернувшая роговицу, была непроницаема, как стена. Это была не Ева. Давид наклонился, позвал шепотом:
— Ева?
Она подняла голову, и ему пришлось ухватиться за прутья кровати, чтобы не отшатнуться.
...Может, это травма такая, что-нибудь со зрением...
Ева открыла рот, но звука не последовало, только сухие щелчки. Давид подбежал к раковине, набрал в пластиковый стаканчик воды и протянул ей. Она смотрела прямо на стакан, но оставалась неподвижной.
— Это тебе, моя хорошая, — произнес Давид. — Попей.
Ева внезапно подняла руку и выбила стаканчик, расплескав воду себе по лицу. Пустой стаканчик скатился ей на колени, и она с хрустом сжала его в горсти.
