Эйзенхауэр был подавлен. Он не мог поверить в случившееся: он, профессиональный солдат, не принял участие в самой великой в истории войне. Он никогда не слышал выстрела, сделанного в ярости, и вряд ли когда-нибудь теперь услышит. Его беспокоило, что он скажет Айки, когда сын спросит, как он воевал. Он представлял, как будет сидеть молча на встречах выпускников академии, когда те будут рассказывать друг другу о боевых эпизодах из своей биографии. Встретив в Беннинге молодого офицера, который был во Франции и жаловался, что там совершенно не повышали по службе, Эйзенхауэр огрызнулся: "Вы были за океаном — какое повышение вам еще нужно!"*37
В 1919 году полковник Айра К. Уэлборн рекомендовал его к награждению медалью "За отличную службу". Награда наконец пришла в 1922 году. В наградном листе отмечались "упорство, предвидение и завидные организаторские способности" Эйзенхауэра*38. Для него же это была не радость, а горькое напоминание.
Эйзенхауэру было двадцать восемь лет, когда закончилась война. Ожидания его были поруганы: он входил в организацию, которая практически расформировалась. К 1 января 1920 года на действительной службе в армии насчитывалось всего сто тридцать тысяч человек. Все 20-е и 30-е годы армия продолжала уменьшаться. К 1935 году в ней не осталось ни одной боеспособной части или подразделения. Она стала шестнадцатой среди армий мира. Это была скорее школа, чем армия.
Но Эйзенхауэр любил учиться и занимался этим почти всю жизнь. Первое, что ему пришлось изучать, — это роль танков в грядущей войне; вместе с ним этим занимался и Джордж С. Пэттон-младший. Эйзенхауэр познакомился с ним осенью 1919 года в Кэмп-Миде, штат Мэриленд. Назначение оказалось идеальным для Эйзенхауэра: с ним были Мейми и Айки и он занимался танками. И что уж совсем замечательно, настоящими танками — у него были тяжелые английские, французские "рено", немецкие "марксы" и даже несколько американских.
Несмотря на все различия в характерах и происхождении, Эйзенхауэр и Пэттон тут же стали друзьями. Пэттон вырос в богатой аристократической семье. Он был страстный поклонник поло и мог позволить себе содержание табуна пони. Его одежда, речь и поведение отличались крайней манерностью. Эйзенхауэр матерился не хуже сержанта, но избегал сильных выражений в смешанной компании. Пэттон, сквернословивший изобретательнее грузчика, не считал необходимым сдерживаться где бы то ни было, если был чем-то раздосадован. У Эйзенхауэра был низкий и звучный голос, а у Пэттона — высокий и скрипучий. Эйзенхауэр любил общество, искал популярности и поддержки у других. Пэттон же предпочитал одиночество и мало интересовался мнением сослуживцев о себе. Если Эйзенхауэр пытался обосновать свои выводы и утверждения, то Пэттон был натурой по преимуществу догматической. Эйзенхауэр не имел твердых расовых или политических предпочтений, Пэттон же был ярый антисемит и крайний консерватор. Эйзенхауэр терпеливо ждал изменений своей судьбы, Пэттон же пытался управлять своей карьерой. Пэттон воевал, причем в танковых частях, Эйзенхауэр фронта не видел. Послушать Пэттона (а он любил рассказывать про это), так выходило, что он мчался в бой на одном из танков, словно на пони, и чуть ли не голыми руками прорвал линию Гинденбурга*1.
