И еще мне подумалось вот что.
Как и все советские люди, половину жизни Лютик провела в очередях. Но, возможно, обиднее всего ей было ожидание в предбаннике столовой Литфонда.
Сын Арсений - как внук композитора - имел право на посещение этого заведения, а она нет. Не для нее были эти накрахмаленные скатерти и вежливые официантки.
Все это, конечно, объяснимо.
Кто-то проходит мимо швейцара, не здороваясь, а с кем-то не здоровается швейцар.
Одни самолично едят деликатесы, а другие знают об этом с чужих слов.
Такова существующая реальность.
Стоит ли удивляться тому, что ее судьба опять не складывалась?
Вновь она томилась перед закрытой дверью, наблюдала за входящими и выходящими писателями и их женами.
Что видит наша Золушка через прозрачное стекло? имена по большей части знаменитые, кумиры публики, литературный бомонд. Все блестит и отсвечивает, подобно обложкам из целлофана.
Ощущение такое, будто смотришь телевизор.
Вот - Александра Маринина, это - Фридрих Незнанский… Генри Миллер, зарубежный гость… Официантка так спешит к нему, словно рассчитывает не на чаевые, а на орден.
Наш издатель тоже явился на этот праздник жизни. Конечно, не в шортах, а при всем параде. Смокинг в комплекте с бабочкой и лакированными ботинками, сотовый телефон вместе с многочисленными «О!»…
Ну что тут скажешь…
Может, опять открыть Мандельштама?
Взять хотя бы стихотворение о Федре.
Начинается оно описанием театра времен классицизма, а завершается туманной строкой, напоминающей фразу гоголевского сумасшедшего.
Говорится здесь о чем-то столь же запредельно-далеком, как алжирский дей.
«Когда бы грек увидел наши игры…»
Царское Село
1997-2001
Несколько слов напоследок
Когда у меня возникают какие-то трудности, мне вспоминается одна история. Разумеется, я много раз возвращался к ней, работая над этой книгой.
С жизнью героев повести об Ольге Ваксель эта история связана опосредованно. Пользуясь уже известной нам формулой О. Мандельштама, тут следует говорить не о «причинности», но о «внутренней связи».
Когда-то мне поведал ее мой учитель - известный балетный критик Ю. И. Слонимский.
После революции Слонимский участвовал в создании труппы «Молодой балет». Спектакли ставил студент петербургской балетной школы Георгий Баланчивадзе, художниками были ученики Петрова-Водкина Владимир Дмитриев и Борис Эрбштейн. Сам Слонимский считался «теоретиком» - человеком, формулирующим задачи и определяющим направление поиска.
Вскоре Баланчивадзе покинул Россию, а его товарищи остались на родине. В тридцатые годы Дмитриев работал главным художником МХАТ, но рано умер, не пережив ареста жены; Эрбштейн много лет провел в тюрьме, а в начале шестидесятых покончил жизнь самоубийством…
