И мандельштамовский персонаж Парнок, и поэт Пяст, и обитатели квартиры 34 принадлежат этому сообществу.
Каков репертуар этих бормотаний? Конечно, без Мандельштама тут не обошлось. Тем более, что он сам описывал нечто подобное. Вот хотя бы «Ангел в светлой паутине…» или «Из табора улицы темной…»
Удивительно, когда человек, едущий рядом, читает стихи. Впрочем, к подобным вещам мы успели привыкнуть. А событие, произошедшее под самый конец 1939 года, с полным основанием может быть названо странным.
Именно тогда прах и надгробие Бозио перенесли в Некрополь мастеров искусств в Александро-Невской лавре.
Узнай об этом Мандельштам, он бы остался доволен. Когда еще воплощение метафоры становилось делом чуть ли не государственной важности?
И твердые ласточки круглых бровей
из гроба ко мне прилетели…
Как когда-то Лютик, Бозио оставляла «жаркую могилу». Теперь ее окружали не чиновники и торговцы, а литераторы и артисты. Наконец-то она попала к своим.
В Александро-Невской лавре итальянская актриса - всеобщая любимица. Любой экскурсовод с удовольствием расскажет печальную повесть ее жизни, завершившейся под чужим небом.
Правда, о Лютике экскурсоводы не догадываются. Слишком глубоко запрятана эта тема среди мандельштамовских ассоциаций.
Возможно, впрочем, дело в другом.
Очень уж изменился за последние годы наш город!
Все реже теперь можно увидеть прохожего, бормочущего стихи.
Да и бывших египтян уже не встретишь, а ведь еще недавно именно они определяли уровень петербургской интеллигенции.
Куда-то все подевались: то ли перевелись совсем, то ли окончательно слились с остальными жителями.
Существует такой эффект очереди: когда люди объединяются для какой-нибудь надобности, они становятся неотличимы друг от друга.
А ведь так, бывает, хочется маломальского события!
Ну хоть бы ангел, летящий на велосипеде, промелькнул и растворился вдали…
Итоги
Для того, чтобы осуществиться, все в жизни проходит «путем зерна».
Не только люди, но и мысли должны миновать несколько воплощений.
Слова и образы могут существовать начерно, томиться в книге какого-нибудь М.К. или Фитингофа-Шеля, а потом найти себя в прозе поэта.
Отнюдь не всегда Мандельштам думал так. Но сейчас ему хотелось ничего не упустить, всему воздать должное, не обойти и самого скучного этапа накопления частностей.
Помните его восторженные слова, обращенные к цитате?
«Цитата не есть выписка. Цитата есть цикада. Неумолкаемость ей свойственна».
Вместо «цитата» Осип Эмильевич мог сказать - «перпетуум-мобиле», «круговорот в природе», «энергия постоянного обновления».
