- Необратимость, - повторил Генка, словно пробуя слово на вкус. - Необратимость... Если бы только смерть была необратима. Часто необратима жизнь.
- В смысле?
- Когда ничего нельзя исправить.
- Если ты о том, что сделал нам, - поднял вдруг голову Макс, - так ты и не пытаешься. Ну и хрен с тобой. Мы напьемся пива по самое не хочу и уедем обратно. А ты сиди в своей благословенной Чехии, жуй воспоминания, колись и философствуй.
- Ты хочешь сказать, что я...
- А что, ты хочешь сказать, что нет? Что ты не ширяешься? Ха и еще раз ха! Да на тебе метровыми буквами написано: «Я - наркоша!».
Тут Максу стало плохо. Вадим хотел помочь, но Генка неожиданно твердо отстранил его и сам потащил Макса в туалет. Их не было довольно долго.
- Может, пойти посмотреть, что там? - начала волноваться Лора. - Вадик, сходи глянь.
Но не успел Вадим сделать и нескольких шагов по направлению к туалету, как Макс и Генка вернулись. Макс был бледен, но в этом ничего удивительного не было. Удивительным было то, что он выглядел абсолютно трезвым. На его лице был написан то ли ужас, то ли крайнее потрясение. А Генка... Генка улыбался все той же дьявольской улыбкой.
- Prosím vás, objednejte mi taxi. Dva taxi8 , - кивнул он официанту.
* * *
«...Мысли путались, боль не давала сосредоточиться. Я просто не мог больше терпеть.
И вот я сидел там и смотрел, как проступает пережатая жгутом вена, как входит в нее игла, как поршень медленно впрыскивает порцию смерти. Совсем маленькую порцию. От которой умирает лишь боль. Умирает, но скоро воскреснет вновь. Потому что боль не может умереть по-настоящему, пока жив человек. Когда-то я считал, что Бог у каждого в душе, у каждого свой. Так и смерть у каждого своя. Она умирает вместе с человеком и возвращается - точно так же, как душа возвращается к Богу, - к своей создательнице, Всеобщей Смерти.
Перечитал написанное и поразился. Вот так и Лорка рисовала свои лиловые кляксы, сквозь которые проглядывал зловещий оскал. Зачем я уговорил ее попробовать уколоться? Я ненавидел весь свет. За что? За то, что я умру, а они останутся, будут жить, дышать, любить. Пусть недолго, на несколько лет дольше, чем я, но что значат несколько лет для того, кто должен умереть?
Я помню страх, который испытал, когда узнал, что на Кавказе погиб мой одноклассник, Алексей Тимаев. Сколько нам тогда было? Восемнадцать? Девятнадцать? Он сорвался со скалы. Было жарко, его долго искали... Я не мог поверить. Казалось, мы вечны, уходят другие, уходят иные - иным дорогие, а с нами такого случиться не может - поможет судьба, и удача поможет...
