Вадим скрипнул зубами и промолчал.
- Ничего, я вам все-все покажу. Я тут каждый камень знаю.
- «Здесь каждый камень Ленина знает», - с подвыванием продекламировала Лора. - Или «помнит»?
- Какая ты, Лорочка, умная! - восхитился Генка. - Тебе череп не жмет?
- Че-го?! - оторопела Лора. - Ты чо, парень, мириться решил или собачиться? Мало ты нам всем... - тут она понесла такое, что даже Макс смущенно хмыкнул, а Лида заалела ушами.
- Ты, милочка, похоже, не кололась давно, - с усмешкой отбил Генка. - Эк тебя колбасит. Ничего, скоро приедем, дам тебе жгутик, дам тебе шпричик, даже дозу дам, ты-то ведь наверняка побоялась через границу тащить. Ничего для тебя, роднулька, не жалко. Видишь, как я вас ждал!
- Ах ты, сволочь!.. - тяжело выдохнула Лора, и ее лицо залила мучнистая бледность.
* * *
1992 год
В этом мрачном доме на Загородном проспекте семья Ларисы Бельской жила с 46-ого года. Прабабушка Мария Петровна, вдова известного художника, обласканного властями, уехала в эвакуацию еще осенью 41-ого. А когда вернулась, оказалась, что роскошная трехкомнатная квартира рядом с Александро-Невской лаврой занята. И не кем-то там, а полковником из Большого Дома. Мария Петровна походила по инстанциям, походила, хотела в суд подать, но не рискнула. Поселилась у сестры в ее крохотной комнатке на Мойке, вместе со всем своим многочисленным семейством: тремя сыновьями, невесткой и внуком. Изнеженная, ни минуты в жизни не работавшая, не державшая в руках ничего тяжелее бутерброда, она устроилась подсобницей на стройку. И через полгода получила комнату размером 16 квадратных метров в доме, который ее бригада восстанавливала.
Младшие сыновья со временем женились и разъехались, а дед Ларисы остался с матерью. В эту комнатушку и жену привел. Потом эта история повторилась еще раз: младшие братья ее отца тоже женились и уехали, а комната, как настоящее роковое наследство, снова досталась старшему. Ненависть к темной, узкой, как чулок, конуре с окнами во двор-колодец, тоже пришла к ней по наследству - странной разновидностью генетической памяти.
Чтобы заглушить тяжелую тоску, которая неизменно охватывала ее в тот момент, когда она приходила домой и за спиной закрывалась тяжелая входная дверь с огромным болтающимся крюком, Лариса рисовала. Чем угодно и на чем угодно: красками, карандашами, мелками, на бумаге, на деревянных дощечках, даже на обоях. Окружающий мир был слишком серым и унылым - тот мир, в котором ей приходилось жить. За аркой подворотни начинался другой мир, яркий и бесконечный. И она, как могла, пыталась перенести
