- Лидуня, - устало вздохнула Оксана, - да нас и ссорить не надо. Мы и так уже перегрызлись все. А все, что мы можем друг на друга настучать, делу все равно не поможет. Если, конечно, сочинять не будем того, чего не было. Кстати, где все-таки дневник?
Ответом было молчание. Миша плечами пожал, остальные и вовсе сделали вид, что не слышали вопроса.
Капитан с помощью Попова пытал их до самого обеда. Выходя из комнаты, каждый прятал глаза и на вопросы типа «Ну как там было?» старательно отмалчивался: «Да так, нормально. Ничего особенного».
Вадим зашел в комнату последним. Капитан выглядел довольным, Попов - напротив, злым и усталым. Рядом с тем и другим лежало по стопке исписанных листов.
- Садитесь, Вадим Аркадьевич, - Попов кивнул на кресло. Сам он сидел на кушетке, положив на колени черную кожаную папку. Капитан примостился на кровати у тумбочки. - Ваши друзья рассказали много интересного. Непонятно одно. Почему молчали раньше? Допустим, я понимаю ваше молчание при общем... общей беседе. Каждому хотелось выглядеть перед другими белым и пушистым. Но еще там, в доме покойного? Почему никто из вас не говорил правду?
Вадим понял: кто-то раскололся. Как сухое полешко. Кто-то один? Или все? И что именно было сказано? Спрашивать бесполезно - как же, тайна следствия! Как бы там ни было, он не собирался следовать их примеру. Он будет говорить только то, что уж никак не сможет повредить Оксане.
- Простите, Олег Георгиевич, - начал он, пытаясь потянуть время и выбрать правильную линию - как не раз делал в суде, когда прокурор или адвокат противной стороны делали неожиданный выпад. - Я уже спрашивал вас об этом, спрошу еще раз. Какое отношение вы имеете к следствию? Вы - просто переводчик и оформитель документов. Или я ошибаюсь?
- Вы ошибаетесь, - Попов бросил короткий взгляд на капитана, который напряженно прислушивался к их диалогу, пытаясь уловить суть сказанного. - Нет, вы правы, я действительно не имею отношения к следствию. Но так уж вышло, что я - уши и язык пана капитана, поэтому мне приходится вникать во все. Je to tak?27 - он повернулся к капитану и перевел ему, в чем дело. Тот кивнул.
Вадим лихорадочно соображал. Что он может сказать, чтобы, с одной стороны, не бросить лишний раз тень на Оксану, а с другой, чтобы не создалось впечатления, что он недоговаривает: любить так любить, стрелять так стрелять? Говорить ли про шантаж? А про Генкин дневник?
А может, его просто на пушку берут? Может, никто ничего не говорил, а? Может, он их последняя надежда - вот и ловят? Ничего себе функельшпиль
