— Да ладно уже. Ты относишься к этому слишком серьезно.
— Это ты относишься к этому недостаточно серьезно! — я явно задела князя за живое. — Люди вообще патологически несерьезны! А уж в последнее время вы непозволительно измельчали!
— Да ну?! — начала закипать я (все же я не обладала достаточной наглостью, чтобы откреститься от рода человеческого), на этот раз по-настоящему, но договорить князь мне не дал.
— Все самое важное, самое главное, что есть в жизни, обесценилось. Превратилось в набор понятий, дурацких ритуалов, слов, в которые никто не верит! Жена, муж, брат, отец — теперь это обозначение не духовной, а физической связи, или — да простят меня боги! — запись актов гражданского состояния! Государь, истинный правитель, выродился в управленца с меркантильными замашками! Семья…
— Да что ты в этом понимаешь! — не выдержала я. — У тебя вообще семьи нет, и отродясь не было… — я осеклась, вспомнив, что о родителях Северного князя никто ничего не знает.
Максимилиан и бровью не повел.
— У меня есть семья, — обманчиво мягко произнес князь. — Это мой клан. За каждого, кто пришел под мое крыло — неважно, только сейчас или две тысячи лет назад — я готов отдать жизнь. Они — мои братья и сестры…или дети. Не по крови, да, но настоящие, — голос его потеплел, взгляд стал мечтательным. — Близкие. А вы, люди… — почти как оскорбление. — Я уже не говорю о свадьбе, которую вы сделали просто первым этапом развода, поводом для раздела имущества…
Я стояла, испуганно вжал голову в плечи, глядя, как он расхаживает по полян, гневно размахивая руками. Зашибет и не заметит… Внезапно князь остановился напротив меня, властными пальцами запрокинул подбородок, заставляя смотреть в глаза — яростные и печальные одновременно, с неподдельной горечью в глубине ультрамариновой бездны.
— Скажи мне, малыш, сколько сейчас бродит в человеческих городах тех братьев и сестер, что близки не по крови, а по духу? Названых? — я промолчала. Он вздохнул и отвернулся. Когда он заговорил снова, его голос звучал глухо, будто пробиваясь сквозь истлевшие на его глазах века. — Сначала вы забываете понятия, потом сами слова… Все заменяется суррогатом, имитацией, упрощенной версией. Побратим, наставник… Что следующее? Друг? — он усмехнулся. — Хотя уже теперь друзьями называют соучастников по пьянкам-гулянкам, тех, кто скрашивает одиночество.
— Друзья — это те, кому ты прощаешь все. Потому что друг не совершит того, что ты не сможешь простить, — тихо и твердо сказала я. Максимилиан обернулся и посмотрел на меня странным, долгим взглядом.
