Снова появилась старая Путятиха. Принялась наводить порядок на столе, собирать стаканы, щербатые тарелочки, серебряные ложечки с истонченными краями. Город уже мерцал тысячами огоньков и казался теперь более близким, словно подкрался в вечернем сумраке к железнодорожному полотну и смотрел на новую зелень садов, на старые дома и заколдованные виллы, замершие в ожидании ночи.
– Уже поздно, пора спать, спокойной ночи, дорогие, – скрипела старуха. – Все хорошо, что в меру. Все хорошо, что хорошо кончается.
– Цецилька, возвращайся, слышишь? – крикнула еще раз Олимпия.
Левка подкатился теперь к ней.
– Вы озябли. Вижу гусиную кожу. Может, обнять, будет теплее?
Олимпия ничего не ответила, вертела в руках какую-то склянку. Левка, подрагивая от возбуждения, облапил ее.
– Какое нахальство, – очнулся техник-дорожник. – Откуда у вас такая натура?
Левка медленно обратил к нему широкое костистое лицо, словно растянутое на деревянном каркасе.
– А вы кто такой?
– Я человек.
– Ну и я человек.
Олимпия зябко поежилась и вдруг положила голову на Левкино плечо.
– Взгляните, какая луна, – проговорила томно.
Действительно, на остроконечной башне костела за кудлатым строевым лесом восседала огромная луна, багровая и перепачканная, словно выбралась из ящика с пылью и паутиной.
– Хенек, скажи какой-нибудь стих, – попросила капризно Олимпия.
– Я уже не пишу рифмованных стихов.
– А что пишешь?
– Белые стихи. Поэтическую прозу.
– Продекламируй что-нибудь, а то скучно и плакать хочется.
– Это не для вас, слишком сложно.
– Витек, – прошептала Грета. – Энгель тебе уже говорил?
– Нет, ничего не говорил.
– Я должна уехать. После окончания занятий в гимназии отец отправляет меня в Германию.
– Что случилось?
– Еще ничего не случилось. Он опасается войны.
– Кто опасается войны? – вмешался бдительный техник-дорожник.
– Пустяки, мы просто болтаем, – поспешно сказала Грета.
– Не будет никакой войны. Война немыслима в нынешнем мире. Войны никогда не будет.
– Всегда так говорили. – Олимпия оторвалась от плеча Левки.
– При современной технике война невозможна. Я читаю зарубежную прессу. К тому же достаточно поколесил по свету и знаю, что говорю. Кто с кем будет драться? Пан Витольд с Энгелем или Энгель с Левкой?
Витек протянул руку.
– Энгель, мы будем с тобой сражаться?
Тот схватил ладонь Витека и стиснул так крепко, что хрустнули косточки.
– Будем жить долго и счастливо до самой смерти. Как полагаете, доживем до двухтысячного года?
– Мне будет тогда восемьдесят лет, – сказал Витек.
