– Завтра – конец, – обратился он к своему отражению в стекле витрины. – С завтрашнего дня только учеба, только медицина и холодный расчет. Я силен, у меня железная воля, мне надо сделать карьеру, я стану кем-нибудь, и притом незаурядным.
А она уже спешила назад, неся мороженое в золотистых вафлях.
– Вот видите, готово. Меня тут очень любят. А вы знаете, что меня люди очень любят?
– Извините, я не ем мороженого.
– Не валяйте дурака. Оно течет у меня по рукам.
– Ни за что на свете.
– Тогда я запущу в вас этим мороженым.
Она насильно всунула ему в опущенную руку шершавые вафли, по которым уже стекали восхитительно ароматные капли. Он неловко поднял руку, с глуповатым видом лизнул шарик, такой холодный, что заныли зубы.
Потом они стояли в тенистом уголке возле костела святого Казимежа. Толстые, изъеденные лишаями стены словно бы подрагивали, поглощая звуки органа. Побирушка, лежавший на паперти, бесстыдно заголялся, подставляя солнцу свое отталкивающее уродство.
Они торопливо уплетали мороженое, глядя друг другу в глаза.
– Вот видите, пожалуй, жизнь все-таки не такая уж плохая вещь.
Алина оперлась спиной о стену, зажав в ногах портфель.
– Возможно, и не такая плохая. Я легко меняю мнения. Вы должны об этом помнить.
– Буду помнить. – Витек приблизился к ней на шаг.
Алина смотрела ему в глаза, не моргая. Медленно подняла руку и принялась ощипывать засохший побег дикого винограда на стене. Снова лизнула фисташковый шарик.
– О чем вы сейчас думаете, сударь?
– Разумеется, о вас.
– Зря.
Не успев самому себе помешать, Витек прикрыл ладонью ее руку, ту, что ощипывала сухой побег. Она прищурилась, словно от внезапной досады. Не торопясь, с каким-то недобрым упорством высвободила плененную руку.
– Извините, – произнес он сдавленным голосом.
– Не беда. Боже, как поздно. Мне надо возвращаться, а вам?
– Я вынужден остаться, но могу немного вас проводить.
Видно было, что она не вполне ему верит. Долетала носовой платок, тщательно вытерла пальцы, прямо-таки образцовая чистюля.
– Кажется, я сглупил, – мрачно заметил Витек, наверняка надеясь, что Алина возразит и со слезами кинется в его объятия.
– Не беда, – повторила она. – Бывает. Даже с теми, у кого ледяное сердце.
Пошли в сторону Острой Брамы. Какой-то извозчик неизвестно почему хлестал кнутом лошадь, стараясь попасть по ногам, чтобы было больнее. Витек молчал, она тоже безмятежно молчала. Проходили мимо людей, преклонявших колени прямо на мостовой у стен храма. Вверху, над просветом арки, трепетало желто-багровое, как предвестник радуги, зарево от свечей, зажженных у образа Богородицы.
