И тут внезапно затеплилась маленькая золотистая лампочка на ночном столике. Витек захрипел облегченно. Девушка, еще одетая, откидывала угол одеяла в пододеяльнике с мережкой.
А потом началась та, слишком короткая мистерия, которую Витек усилиями всей своей воли растягивал в мыслях и памяти. Девушка расстегнула на спине платье и сонным движением стянула его через голову. И в том, как она стягивала платье, в ее мягких, ленивых жестах, словно издавна знакомых, в этих плавных движениях было столько волнующего изящества, что он сознательно запоминал их на всю жизнь, вернее, на все ночи жизни. Потом растаяли во мраке белые бретельки лифчика. Витек увидал ее спину, удивился, что она не такая худая, как кажется под платьем. Заметил хрупкость, нежность, потрясающую обтекаемость этой спины. Уловил золотистый оттенок кожи, то ли от света лампы, то ли от прошлогоднего загара. Кожи, как бы жаждущей прикосновения сильных, нежных рук. Какую-то долю секунды он поражался покатости ее плеч и успел подумать, что эти покатые, беззащитные плечи будет любить до конца жизни. Тут она неторопливо обернулась. Витеку что-то красное залило глаза, может, кровь, может, слезы или дождь, а вернее всего, бурный всплеск эмоций. Он хотел разглядеть и запомнить все получше, подольше не терять из глаз, а видел лишь какие-то осколки вперемешку с красными пятнами и не знал – реальность это или небыль. Мелькнули две поразившие его округлости, существующие словно сами по себе, совершенные, трехмерные, раскаленные добела, сладостно бесстыдные и как бы небрежные, чуточку сонные, они словно предрекали что-то страшное, неведомое и на удивление почему-то искони знакомое. И обе с разверстыми для крика пухлыми, розовато-голубыми, как цветущий вереск, устами. Нет, не разверстыми для крика, а сложенными для поцелуя. И все-таки были это не уста, а золотые венчики эдельвейса, а может, две крупные капли меда. Затрепетала голубизна ночной рубашки, как дым над костром, мелькнула пышущая жаром, погибельная чернота в развилке ног, и одеяло исподтишка скользнуло на девушку. Витек хотел глотнуть воздуха, разъял стиснутые челюсти, багрянец в последний раз хлестнул его по глазам, и он с изумлением, вялым и безразличным изумлением обнаружил, что не держится за оконную раму, не упирается ногами в железный желоб, полный песка, а прямехонько летит вниз, внемля шепоту весеннего дождя.
Свалился он на пса, который с истошным воем обратился в бегство. Привела в чувство Витека шумная суета. Полковник Наленч в длинном халате гремел ключами. Витек с холодным любопытством взирал на его старания. Наконец неподатливый засов отпустил, дверь скрипнула, и только тогда он понял, в чем дело. Неуклюже пустился наутек, переползая среди кустов.
