Однако ей не хватило утонченности, чтобы правильно истолковать его восторженный взгляд.
– Глупый получается разговор, – сказала Мерседес – И вообще мне пора в больницу.
– Где-то в этом же направлении расположены Ленинские казармы. Я, пожалуй, могу пойти туда. Так что нам по пути.
Она ускорила шаг, но он не отставал.
Они повернули за угол и пошли к старому центру города. Движения транспорта здесь почти не было. Мимо прогрохотала пожарная машина, мчащаяся от одного пепелища к другому.
Тот, кому довелось побывать в этом кипучем, жизнерадостном городе летом 1936 года, просто взвыл бы от тоски, видя, во что он превратился теперь, – молчаливый, надломленный, согбенный. Барселона была в лохмотьях, изможденная от усталости и голода.
Глядя на чудовищные разрушения, которые принесли бомбардировки, Мерседес чувствовала, как ее душат слезы.
– Они применяют новый тип бомб, – как бы между прочим заметил Шон О'Киф, – оснащенных, должно быть, взрывателями замедленного действия. Такие бомбы сначала пробивают несколько этажей, а уж потом происходит взрыв. В результате здание разрушается практически до основания. Очень эффективно.
– Да, – с горечью согласилась она, – очень.
– То, что ты сделала, спасая ребенка… Я в жизни не видел более сумасшедшего поступка, Мерседес.
– Значит, ты тоже чокнутый, что побежал за мной.
– Понимаешь, противно прятаться, как крыса, в подвале. Это действует мне на нервы. Я там сидел и проклинал тебя последними словами. Но, когда эта «дура» рванула совсем рядом, я просто не выдержал и выскочил оттуда. Я думал, наступил конец света, думал, что следующая бомба уж точно меня накроет. Так что с мозгами у меня в тот момент было явно не все в порядке.
– Ты обозвал меня бешеной сукой и идиоткой.
– Потому что девочка-то, из-за которой ты рисковала, оказалась в конце концов ненормальной. Она ведь полоумная.
– А что это меняет?
– А то, что ты все-таки более чокнутая, чем я. Хотя… ребенок остался жив… Ты поступила правильно. И проявила незаурядную храбрость.
Он посмотрел на ее профиль. Мерседес промолчала.
– Когда ты выскочила из подвала, – продолжал американец, – мне стало как-то не по себе. В тебе было что-то такое, что никак не выходило у меня из головы. Какая-то отчаянная решимость… Будто тебя уже перестала заботить собственная жизнь. А мне очень не хотелось, чтобы ты погибла. Они подошли к перекрестку.
– Ленинские казармы по этой дороге до конца и налево, – сказала Мерседес, указывая направление. – Прощай.
