Помимо обычных М-60, М-16 и М-79, они прихватывали все, что могло хотя бы теоретически пригодиться в качестве подручных средств убийства и выживания. Они забирали все, что видели по дороге. По временам, когда было нужно, они брали М-14, CAR-15, простые винтовки, трофейные АК-47 и «Чи-Ком», РПГ и карабины Симонова, купленные на черном рынке «Узи» и «Смит-и-Вессон» тридцать восьмого калибра, шестидесятишестимиллиметровые гранатометы, дробовики, глушители, резиновые дубинки с вплавленным внутрь свинцом, штыки, пластиковую взрывчатку. Ли Странк не расставался с пращой - последняя соломинка, говорил он. Митчелл Сэндерс брал бронзовый кастет. Киова таскал с собой оперенный томагавк своего деда. Каждый четвертый, если не каждый третий, имел в запасе противопехотную мину - три с половиной фунта вместе со взрывателем. У всех были осколочные гранаты (четырнадцать унций) и по крайней мере одна дымовая (двадцать пять унций). У некоторых добавлялись гранаты с нервным или слезоточивым газом, кое у кого - фосфорные. Они несли все, что могли нагрузить на себя, порой молча ужасаясь страшной силе их ноши.
В начале апреля, перед гибелью Лавендера, лейтенант Джимми Кросс получил талисман на счастье от Марты. Это был простой камешек, весом не больше унции, гладкий на ощупь, молочно-белого цвета с оранжевыми и фиолетовыми вкраплениями, овальный, похожий на маленькое яйцо. В письме Марта писала, что она нашла камешек на берегу в Джерси, где вода заливает землю во время прилива, - там, где стихии встречаются и расстаются одна с другой. Вот это «врозь-но-вместе» заставило ее поднять камешек, носить несколько дней в нагрудном кармане, не чувствуя его веса, и, наконец, послать Джимми авиапочтой в знак ее неизменного к нему отношения. Лейтенант Кросс решил, что это очень романтично. Он только не был уверен, каково ее неизменное отношение к нему и что она понимала под «врозь-но-вместе». Он пытался представить себе прилив и волнующееся море в тот день на берегу в Джерси, когда Марта заметила камешек и извлекла его из геологического безмолвия. Он думал о ее босых ступнях. Марта жила поэзией, ее чувства были поэтичны, а ноги должны были быть смуглыми и гладкими, с ненакрашенными ногтями, взгляд холодным и серьезным, как океан в начале весны, и, хоть это причиняло ему боль, он все равно думал о том, с кем она была на пляже в тот день. Он живо представлял себе пару теней, движущихся вдоль полоски песка, на которой стихии встречались и расставались одна с другой. Он выдумал свою ревность и знал это, но ничего не мог с собой сделать. Он слишком любил ее. В апрельскую жару, на марше, он клал камешек в рот, вертел его языком и ощущал соль и морскую влагу. Его мысли блуждали вдалеке. Он с трудом возвращался к войне. Время от времени он покрикивал на солдат, чтобы те выровняли строй, не спали на ходу, но сам уносился туда, где он шел босиком по песку вдвоем с Мартой вдоль моря, налегке. Он распрямлялся. Его окружали солнце, волны и свежий ветерок, любовь и отсутствие забот.
