— Ну-ка, приподними кореша, — скомандовал худощавый капитан, которому на вид было не меньше тридцати пяти лет. Типичный начгуб, подумал Олегов. Сутки назад, определяя на гауптвахту Ассадулина, он начгуба не видел, вопрос решил через писаря- сержанта, флегматичного и немногословного парня.
— Люлек, рассвет уже полощется, — заботливо потряс его за плечо Олегов.
Тот не шелохнулся. Капитан подошел к Люшину, нагнулся, ухватился покрепче за край топчана и в один миг перевернул его. То, как ловко это у него получилось, явно говорило, что за простым с виду движением стоит большая практика.
— Фамилия?
— Олегов.
— Фамилия?
— Люшин, — хмуро ответил тот, глядя исподлобья.
— Скажи спасибо, что свитер ты вчера порвал советскому консулу, а не иностранному, — с усмешкой сказал капитан.
— Кому сказать спасибо, тебе? — невинно хлопая длинными ресницами спросил Люшин.
— Придержи язык. Бутылку «Фанты» ты в бар бросил?
Люшин ничего не ответил.
— Чего молчишь? — лицо у капитана налилось кровью, это было заметно даже при тусклом свете, едва пробивавшемся сквозь маленькое окошко под потолком, наглухо заделанное стеклоблоками.
— Так вы же сказали ему придержать язык, — рассудительно произнес Олегов. Язык у него шевелился с трудом, во рту с перепоя было гадко, — Я все видел, бутылку бросил пьяный консул, он, кстати, в свитере был, а Люлек, то есть Люшин, попытался его задержать…
— Заткнись! После завтрака — оба на строевую!
Капитан повернулся кругом и пошел к выходу, где в коридоре с любопытствующим видом торчал часовой. Люшин встрепенулся и закричал вслед:
— Не положено! Нам топать не положено, мы же не слоны!
— А вы не топать будете, а проводить занятие по строевой. Шесть часов на плацу, — усмехнувшись, сказал капитан и захлопнул дверь. Снова заскрежетал замок.
— Откуда такой козел взялся? — зевнув, спросил Олегов.
— Из Баграма, — вздохнул Люшин и сел на топчан, — Новый комендант Кабула его сюда перетащил.
— Так где же нас замели? — Олегов сел на низенький топчанчик и стал массировать лоб и затылок, именно это советовал Штирлиц Мюллеру от головной боли.
— Кажется, в «Ариане» . Консул какой-то, — пожал плечами Люшин, пытаясь выудить из памяти подробности происшествия.
Еще час они тщетно пытались задремать на жестких топчанах, пока их не отперли и перевели в офицерское отделение гауптвахты, где вместо топчанов были обычные солдатские койки, правда без простыней. Завтракать они отказались, на овсянку с кусками сала смотреть не хотелось, остывший чай сильно отдавал хлоркой. Олегов отхлебывал его мелкими глотками и думал о том, что солдаты хлоркой на форме обычно пишут свои фамилии, на защитной ткани остаются белые несмываемые буквы. Чай с хлоркой, наверное, тоже оставляет на стенках желудка и кишках такие же белые следы.
