— Ваши убили, — нехотя произнес старик и тяжело вздохнул.
— За что?
— Ни за что. Из Индии на свою же свадьбу вез в Кабул подарки. Ваш офицер подстерег под Фаррахом, ограбил и всех убил, в пропасть сбросил.
— Врешь!
— Люди говорят… — неопределенно произнес старик и добавил, — Раньше советских все любили, в дуканах и на базаре сразу бакшиш давали. Кто в России был, того уважали больше, чем того, кто был в Мекке. Все думали, что советские — какие-то особые люди, бензин и хлеб даром дают. А потом пришли вы сами…
Последнюю фразу старик произнес с горечью. Олегову стало неловко, он попытался что-то сказать:
— Так бензин и хлеб и сейчас даром даем.
— Да я ведь и не спорю, — тяжело вздохнул старик и задумался.
— Ладно старик, давай без политики. Где ты живешь?
— В Ашокан- Арофане.
— Это что за место?
— В старых кварталах, за Мейвандом.
— А как переводится этот твой Ашофан.
— Никак. Два брата жили, святые Ашокан и Арофан. У нас в квартале и похоронены.
— А Гаури?
— Что Гаури? — испуганно спросил старик.
— Где живет? У тебя или у Максуда?
— Пока у меня.
Вид у старика стал больной и затравленный.
— А потом? — с беспокойством спросил Олегов.
— Я много должен. Максуд требует ее продать в публичный дом или отдать ему.
— Сколько ты ему должен?
— Хочешь перекупить? — в глазах старика вспыхнула искорка злобы.
— Старик, ты из ума выжил. Мы с тобой россияне, — Олегов хлопнул старика по плечу, — Как тебя зовут, откуда ты родом?
— Платоном меня зовут, из Вятки я.
— Черт, я даже не припомню, как эта Вятка сейчас называется…
— То ли Жданов, то ли Жуков, — пожал плечами старик, — только ты остерегись становиться поперек Максуду, он тебя как паук муху высосет заживо. Отвези меня назад, только подальше высади, а то увидят — этой же ночью голову отрежут.
— Не пугай, Платоныч, — усмехнулся Олегов, — мне уже нечего бояться. Слушай, а если бы я у тебя Гаури купил, ты б долго торговался?
Олегов спросил это со смешком и внимательно посмотрел на старика. Старик открыл было рот, чтобы ответить, как вдруг оба они вздрогнули от окрика:
— Боро!
С окриком распахнулась дверца кабины со стороны водителя, прямо на Олегова смотрел обрез, который держал в руках афганец лет тридцати, усатый, похожий на Сталина. Афганец кивнул Олегову головой, давая понять — выходи.
Вот мерзавцы, подумал Олегов, его автомат остался со стороны старика, да и под дулом не очень-то развернешься в кабине.
— Хуб, выхожу, — ответил Олегов и стал выходить, двигаясь медленно, неторопливо, стараясь сосредоточиться и осмотреться. Из-за кузова вышел второй парень, помоложе, в руке у него был длинный нож. Старик сжался, сгорбился на своем месте, закрыл лицо сухими ладонями и что-то шептал. Только сейчас Олегов заметил, какие изломанные у старика ногти.
