Олегов ошарашено посмотрел на обоих. Где угодно, только не здесь он ожидал услышать про молодую афганскую республику!
— И все?
— Для вас это пустяки, а для нас серьезно.
— Так это надо на замкомдива какого выходить…
— Не обязательно. Я ведь знаю вашу страну, бывал там, учился. Ведь что нужно: чтобы кто-то, кто рисует карты в штабе, стрелочку провел через эту ложбину, а рядом написал не эту, а другую цифру. Пустяк
— И такое бывает, — ответил Олегов, он вспомнил стих, который декламировал кто-то, наверное, переводчик генерала, на вилле.
— Кишлак запомнили?
— Да.
— На сколько часов раньше?
— На шесть.
— Отлично! — толстяк кивнул головой, однорукий в чалме вышел, унося зеленую папку с замыслом операции воздушно-десантной дивизии на следующую неделю. Толстяк хлопнул два раза в ладоши.
— Гаури! — крикнул он, подмигнув Олегову, — Сейчас мы выпьем, а она нам попоет. Кстати, чудесно играет на гитаре.
— Она русская?
— Чуть-чуть русской крови. Сирота, у нее в Кабуле только дед, да и тот помрет скоро.
Олегов вдруг вспомнил старика в грязной харчевне, который, увидев его, попытался сыграть «калинку-малинку» . Не он ли, подумал Олегов. Хмель коньяка и дурман сигарет чуть рассеялся, мысль, что сейчас в комнату войдет эта загадочная Гаури, краснеющая так легко, заставила сердце биться чаще…
… Томас Моррис презирал Ирвина Брауна, с этим было все ясно. Чувства же, которые испытывал Браун к Моррису, в другой системе координат можно было бы, хотя и с небольшой натяжкой, уподобить тому чувству, которое называется «классовая ненависть пролетария к буржуазии и аристократии» . Натяжка же заключалась в том, что Ирвин Браун являлся официальным резидентом ЦРУ в Кабуле, хотя, из вежливости к дипломатическим традициям, числился в посольстве культурологом-аналитиком. Томас Моррис являлся главой «афганской команды» госдепартамента, то есть, исполнял обязанности чрезвычайного и полномочного посла США в Афганистане. В штате Моррис числился первым заместителем посла, должность посла с семьдесят девятого года демонстративно оставалась вакантной. Это был постоянный упрек кабульским властям и своеобразный памятник Адольфу Дебсу, так и не дождавшемуся от Брюса Флэтина, своего сотрудника, спасительного крика на немецком языке в паршивой гостинице: «Ложитесь на пол в ванной, через десять минут мы начинаем штурм…»
В их взаимном, хотя и тщательно скрываемом, недружелюбии было как генетическое презрение аристократов Новой Англии к упертым к земле колонистам Среднего Запада, так и то, что и образование они получили по разую сторону ивовой лозы, что так же дружбы не укрепляло…
