– Куда? – спросил Гунтар.
– Пора заняться делом, старина. Нас ждёт замок. Хотя, наверное, он никогда уже не будет таким, как раньше.
– Кто знает, милорд, – загадочно улыбнулся старик и вышел отдать необходимые указания.
Отъезд откладывался три раза под каким-либо предлогом, пока однажды Вулоф, потеряв терпение, не приказал седлать коня.
– А графиня, милорд? – удивлённо спросил Гунтар.
– Приедет, как будет готова. Я больше не могу сидеть здесь взаперти. Хватит!
Поклонившись, Гунтар ответил:
– Потерпите до завтра, милорд. Клянусь, завтра мы уедем, даже если в оглобли мне придётся запрячь всех служанок графини.
– Надеюсь на тебя, старина, – проворчал Вулоф, швыряя хлыст в угол.
Весь день он рычал и огрызался как рассерженный пёс. Досталось всем, а одного из незваных посетителей, менестреля, задумавшего сложить балладу о его подвигах, просто спустил с лестницы.
Резной стол разлетелся в щепки, когда на его столешницу опустился стальной кулак стражника. Сообразив, что тянуть больше нельзя, Гунтар моментально собрал в дорогу всё необходимое, и ранним утром карета, запряжённая шестёркой породистых скакунов, понеслась по направлению к побережью.
Но чем ближе они подъезжали к бухте, тем мрачнее становился Вулоф. Его не веселили шутки Фаруха и не радовали ласковые руки жены. Взгляд его становился всё более мрачным, а на лице ходуном ходили желваки.
Только Гунтар делал вид, что ничего не происходит. Он подшучивал над слугой и развлекал рассказами графиню, не обращая внимания на свирепые взгляды своего воспитанника.
Когда карета подъехала к памятному холму, Вулоф приказал остановиться и вышел из кареты.
– Я пройдусь, – глухо сказал он и медленно побрёл к вершине. Возница, подчиняясь молчаливой команде Гунтара, шагом направил лошадей следом. Вулоф шёл, опустив голову и вперив взгляд в землю.
Ему тяжело было видеть эти развалины. Все воспоминания разом нахлынули на него, и сердце воина сжалось от боли. Память – благословение и проклятие рода человеческого. То, что не даёт отвлечься и радоваться сегодняшнему дню. То, что может жечь не хуже раскалённого железа. То, что может радовать.
Одолеваемый такими мыслями, Вулоф не заметил, как оказался на вершине холма. Остановившись, он с трудом заставил себя поднять голову и замер, поражённый увиденным.
На месте памятных развалин высился беломраморный дворец. Такой, каким помнил его он, Вулоф, и каким мог помнить его только один человек. Величественные башни смотрели бойницами на все стороны света, стена была очищена и восстановлена, ров углублён и заполнен водой, а подъёмный мост опущен, словно приглашая войти в широко распахнутые ворота.
