– Пусть тебя не волнует, отчего я так несовременна. Может быть, тебе интересно узнать, что он звонил сюда пять или шесть раз и два раза сегодня утром, – ты еще и встать не успел. Он очень милый, и он ужасно беспокоится и огорчается из-за Фрэнни.
– Не то что некоторые, да? Конечно, не хочу разбивать твои иллюзии, но я провел с ним несколько часов, и он вовсе не милый. Просто лицемер-обаяшка. Кстати, тут кто-то брил свои подмышки или свои треклятые ноги моей бритвой. Или ронял ее. Колодка совсем…
– Никто вашу бритву не трогал, молодой человек. А почему это он – лицемер-обаяшка, можно спросить?
– Почему? Такой уж он получился, и все. Может быть, потому, что это выгодно. Послушай. Если он вообще беспокоится за Фрэнни, то, могу поспорить, по самым ничтожным причинам. Может, он беспокоится, потому что ему не хотелось уходить с того дурацкого футбольного матча во время игры, – может, он беспокоится, потому что не сумел скрыть свое недовольство и знает, что у Фрэнни хватит ума это понять. Я себе точно представляю, как этот щенок сажает ее в такси, потом в поезд и потом всю дорогу прикидывает, как бы успеть вернуться до конца тайма.
– Ох, с тобой невозможно разговаривать! То есть абсолютно невозможно! Не понимаю, зачем я это затеяла, просто не понимаю. Ты – вылитый Бадди. Ты уверен, что все всё делают по каким-то особым причинам. Ты не веришь, что кто-то может позвонить кому-то без каких-нибудь гадких, эгоистических поводов.
– Именно так – в девяти случаях из десяти. И этот фрукт Лейн не исключение, можешь быть уверена. Слушай, я говорил с ним двадцать пропащих минут как-то вечером, пока Фрэнни одевалась, и я говорю, что он дутая пустышка.
Он задумался. Бритва застыла в его руке.
– Что это он там мне травил? Что-то очень лестное. Что же?.. Ах, да. Д а. Он говорил, что слушал меня и Фрэнни каждую неделю, когда был маленький, и знаешь, что он проделывал, этот щенок? Он меня возвеличивал за счет Фрэнни. И абсолютно без всяких причин, только ради того, чтобы втереться ко мне в доверие и щегольнуть своим честолюбивым студенческим умишком. – Зуи высунул язык и издал что-то вроде презрительного фырканья. Фу, – сказал он и снова стал бриться. – Фу, противны мне все эти мальчики из колледжей в белых туфельках, редактирующие студенческие литературные журналы. Я предпочитаю честного шулера.
Миссис Гласc взглянула на него сбоку долгим и, как ни странно, понимающим взглядом.
– Этот юноша даже еще не кончил колледжа. А вот т ы нагоняешь на людей страх, молодой человек, – сказала она очень спокойно. – Ты или принимаешь кого-то, или нет. Если человек тебе понравился, ты сам начинаешь разглагольствовать, так что никто словечка вставить не может. А уж если тебе кто н е понравился – что бывает гораздо чаще, – то ты сидишь как сама смерть и ждешь, пока человек собственноручно не выроет себе яму. Я видела, как это у тебя получается.
