Вошел Мартенс, который сам сводил двоих арестованных за водою и снова вышел.
— Товарищи, никаких признаний, ни полупризнаний! Все начисто отрицать, — прошептал Баграмов, чтобы все слышали. — Это борьба за жизни...
Несколько человек молча кивнули. Другие подали утвердительный знак только глазами.
— Ш-ш! — шикнул солдат. — Offiziere! — и он опасливо кивнул на стену соседней комнаты...
— Никаких имен и фамилий, — тише, чем в первый раз, шепнул Емельян.
Солдат только укоризненно посмотрел на него. Глебов толкнул Емельяна локтем и глазами указал на Любавина. Лешка заметил это движение, вспыхнул и отвернулся.
— Надо стараться только отвечать на вопросы, — довольно громко сказал Емельян.
Послышались шаги по коридору. Все замерли. Вошел Мартенс с солдатом. Вчерашнее выражение тревоги по-прежнему омрачало лицо зондерфюрера.
— Ломов Юрий, — вызвал он.
Юрка вдруг покраснел яркими пятнами и рванулся с места, но, скованный в пару с Толей Зубцовым, молча развел руками и криво усмехнулся.
Солдат, который вошел вместе с Мартенсом, отпер ключом и разъединил кандалы. Мартенс с солдатом ушли, уводя с собой Юрку.
Воцарилось еще более глухое молчание. Было ясно, что можно и говорить, что солдат не помеха, но здесь же сидел, хотя и в роли такого же арестованного, «гестаповец» Лешка Безногий. Как можно заветное, тайное говорить при нем?! Даже Барков и тот заподозрил Любавина...
В общем молчании, в тишине ожидания, все напряглось. Только отдельные тяжелые вздохи вырывались то у одного, то у другого.
День стоял жаркий. Окна в комнате были закрыты и занавешены. Духота давала себя знать. У многих по лицам струился пот, волосы слиплись от пота, который обильнее, чем от жары, выступал от волнения.
— Zu warm!1 — так же с тяжелым вздохом сказал караульный солдат.
— Ja, zu warm!2— согласился Костик.
— Funf Offiziere, — шепнул солдат, указав глазами на стену соседней комнаты. Он покачал головой и неизвестно к чему добавил: — Scheisse!3
--------------------------------------------------
1 Жарко!
2 Да, жарко!
3 Пять офицеров. Дерьмо!
Снова повисло молчание, прерываемое изредка глухим покашливанием да чьим-нибудь вздохом...
Через полчаса Ломова привели обратно и посадили к противоположной стене комнаты, так, что его отделяло от остальных расстояние в пять-шесть метров. Под глазами его были синяки. Он шел хромая. Видно было — его «потрепали».
Как раз посредине между Юркой и прочими сидел на стуле солдат.
Мартенс увел следующим Толю Зубцова. Кумов обратился к Юрке едва слышным шепотом.
