«Быстро управились!» — усмехнулся Баграмов, при мысли о том, что если выводят всех сразу, то это уже не на допрос, а сразу на казнь... Глаза его застлались желтым туманом. Он ощутил на минуту слабость в суставах; захотелось согнуть колени и сесть прямо тут, у дверей, на цементный пол камеры... Но в это время громыхнула задвижка его двери. Он вздрогнул и подтянулся.
— Los! — крикнул тюремщик, показав рукой вдоль коридора.
Громыхая колодками, стараясь ступать твердо, Емельян зашагал к выходу. Стоявший в дверях тюрьмы Мартенс махнул рукой, как бы подгоняя.
— Скоро! Быстро! — скомандовал он.
Емельян про себя качнул головой и опять усмехнулся.
— Ишь как спешат! — пробормотал он.
Он представил себе два столба с перекладиной перед воротами ТБЦ-отделения и выстроенных, как на утреннюю поверку, тысячи пленных, которых пригнали на зрелище...
Емельян шагнул через высокий порог и увидал почти всех, кого взяли ночью. Они стояли в ряд, молчаливо сосредоточенные. Лица товарищей не выражали ни колебаний, ни страха.
Гауптман гестапо, два лейтенанта, оберфельдфебель, фельдфебель, шестеро автоматчиков окружили их, держа наготове оружие.
«Может быть, все же расстрел, а не виселица», — мелькнула надежда у Емельяна.
Солдат-тюремщик и Мартенс вынесли несколько пар тяжелых кандалов. Их ручные и ножные короткие цепи были между собой скреплены толстыми железными цепями. Именно в таких, а может быть в этих самых, кандалах казнили тех троих беглецов, объявленных убийцами Отто Назеля...
Баграмов в строю оказался в соседстве с Кумовым.
Их вызвали первыми и сковали вместе, соединив короткой цепочкой ножные кандалы, а легкие наручники заменили на тяжелые, толстые, как на ногах.
— Вот оно как это бывает. Почуял?! — сказал Кумов.
— Не думал, что в жизни придется отведать, — отозвался Емельян.
— Ruhe! — рявкнул оберфельдфебель.
Да, это тоже было до сих пор не познанное ощущение!
От карантинных бараков и дальше из-за проволоки, отделявшей карантин от хирургии, толпясь в молчании, их наблюдали недвижные группы больных и медицинского персонала. Емельян понимал, что творится сейчас в душе у каждого, как их давит за горло ужасная боль от сознания собственного бессилия...
В этот момент к лагерной тюрьме подошел грузовик с высокими, в рост человека, бортами.
Немцы так же попарно заковывали остальных арестованных. Всего семнадцать. Лешку Любавина заковали длинной цепью лишь по рукам.
— Чтобы не ускакал на одной ноге! — заметил Баграмов.
