И вдруг перед самым концом работы под кирпичами открылась какая-то пустота.
— Постой долбить! — крикнул Силантий в испуге. В руках Анатолия замер лом.
— Человек засыпан! Товарищи, человек! — пояснил Собакин.
Пленные, бросив работы, собрались в кучу.
Солдаты крикнули раз, другой, но на нихникто не обратил внимания. Движимые любопытством, и немцы протолкались в толпу посмотреть, что случилось.
Бурнин и Силантий бережно отрывали кирпич за кирпичом, стараясь не повредить страшную находку...
В желтом и голубом тряпье под горою развалин лежали полуразложившиеся трупы женщины и двоих детей. Может быть, эти летние платьица были тому особой причиной, что у всех защемило сердце. Вернее всего, это случилось в первый же день, а может, в один из первых ударов фашистских авиабомб, упавших на советскую землю.
Под жгучим ветром пленные сняли с иззябших голов пилотки и в минутном молчании стояли над полуистлевшими трупами...
Даже солдаты-немцы на несколько минут позабыли о том, что они солдаты, — лица их выражали сочувствие.
Но вдруг старший солдат резким выкриком разорвал тишину. Он подскочил к переводчику и что-то требовал от него или что-то доказывал, размахивая руками.
— Он говорит — положить на носилки и отнести к забору. Гражданские подойдут — уберут, похоронят, — пояснил переводчик пленным.
Женщина, судя по светлому платью, была еще молодая. Детишки — лет десяти и двенадцати... Их останки снесли к стороне, куда указал немец.
Никто из пленных не мог работать. Все оглядывались в ту сторону, словно там лежали всем равно близкие, дорогие покойники.
— Поплатится Гитлер за наших детишек и женщин! — сказал Силантий.— Ух, наши туды доберутся — камушков целых от всей Германии не оставят!
— А может, мы сами с тобой доберемся, товарищ Собакин! — возразил Анатолий.
— Что же, может, и сами сумеем! — Силантий пустил крутое солдатское слово.
— Мои вот тоже жена и двое детишек в Гомеле были. Что с ними?! — вздохнул кто-то рядом.
Немцы начали торопливо строить пленных в обратный путь в лагерь.
Им было объявлено перед выходом на работу, что никаких разговоров с гражданскими не допускается. Однако, как только они увидали прохожего старика, Анатолий не выдержал, крикнул:
— Отец! У забора, смотри, лежит женщина и ребятки, в развалинах раскопали! Скажи там кому — схоронить бы!
Конвойный солдат покосился на Бурнина, но, видимо, догадавшись, о чем идет речь, ничего ему не сказал...
Бурнин с горечью каждое утро теперь шагал по неузнаваемо искалеченным войной, когда-то красивым и оживленным улицам. Он пристально всматривался в лица торопливо и робко проходящих местных жителей: не попадутся ли знакомые черты?..
