— Как вас звать? — спросил вдруг профессор.
— Оперуполномоченный.
— Ага, а по отчеству?
— Вадим Александрович.
— Хотите, дам отменную тему для диссертации, Вадим Александрович? «Мещанство как причина преступности». Или лучше так: «Бездуховность как причина преступности». Устраивает?
— Причина в одной лишь бездуховности?
— А разве мало? От бездуховности — скука, апатия, усыхание природного интереса ко всему на свете… Работают плохо — скучно. Семьи разваливаются — скучно. Пьют — скучно. Все от бездуховности, все!
Профессор вскочил и забегал по своей просторной комнате с такой силой, что огонь в камине заколебался. Капитан легко представил его на кафедре — машущего руками, громкого, рубящего воздух мыслями, как лозунгами. И у него непременно скособочен галстук, не застегнута пуговица или разные носки, потому что на даче привык он к необременительной одежде.
— Когда ребенку долбят, что еда у него есть, одежда есть, крыша над головой и телевизор есть и какого рожна еще надо, то к чему, по-вашему, склоняют подростка?
— А к чему, Андрей Андреевич?
— К животной жизни! К бездуховности! Мол, ешь, пей и будь доволен. Это молодого-то человека, который хочет мир перевернуть?
Воскресенский с таким махом бросил в огонь новые поленья, что обрадованные искры павлиньим хвостом брызнули на фрукты. Он взял щипцы, всамделишние каминные щипцы, и поправил головешки.
— И ваш школьник, Вадим Александрович, ходил по квартирам с единственной целью: узнать, интересно ли живут другие люди или так же нудно, как его родители… Слава богу, что избежал воровского искуса.
— Где-то он сейчас? — задумчиво спросил у огня Петельников и посмотрел в глаза профессора открыто, без своего гипнозного нажима, потому что лицо хозяина дачи тоже было открытым.
Воскресенский сел в свое кресло, разглядывая свежий огонь, плясавший на свежих поленьях.
— Я говорил вашему молодому коллеге про гнома…
— Говорили.
— Так этот гном поселился в моем сарайчике, в сене.
— И вы его видели?
— Нет.
— Тогда откуда знаете?
— Экспериментальным путем. Кладу булку с колбасой, ставлю кефир. И все съедается.
— Вас это… не страшит?
— Ничуть, он же бутылку возвращает.
Петельников встал. И хотя руки не озябли, он протянул их к огню, как это делали герои старинных романов. Тепло успокоило нервную суету ладоней.
— Андрей Андреевич, я взгляну на гнома?
— Пожалуйста. Между прочим, как вы относитесь к шашлыкам по-кавказски?
— Меня ли, веселого, любопытного и голодного, об этих шашлыках спрашивать…
