На другой день я встал рано, расцеловал жену и дочь и пошел на восьмичасовой сеанс в кинотеатр "Ударник" на фильм "Встречный". Тревога не покидала меня, хотелось отвлечься.
В одиннадцать я вошел в комнату рядом с Особым отделом, меня встретил молодой человек в штатском. Он представился следователем Комитета государственной безопасности и заявил, что должен допросить меня по всей форме. Перед тем, как начать допрос он сказал: "Вам предстоит рассказать обо всем, что было с вами. Ваше дело еще не пришло к нам из СМЕРШа, но скоро придет. Постарайтесь в своих показаниях не допустить существенных отклонений от того, что было вами сказано на допросах в СМЕРШе. Отклонения повлекут за собой новое разбирательство, а вы уже и так много пережили, дополнительная нервотрепка вам ни к чему". Помню, что я поблагодарил его за совет.
Допрос продолжался два дня. Мы с женой в беспокойстве провели эти дни. И вот я снова в Особом отделе. Сотрудник набирает номер телефона и говорит: "У меня Фридман, что сказать ему?" Запомнилась эта минута напряженного ожидания ответа, пока на другом конце провода, очевидно, рылись в бумагах. И вот сотрудник произносит "Понял", кладет трубку и выдает мне разрешение на прописку.
С первого апреля 1946 года я вернулся на работу в НИИ, в котором проработал до своего 90-летия.
Москва, Икша, остров Хийюмаа (Эстония),
1998-1999 гг.
Post scriptum
Воспоминания писались мною для узкого круга ближайших родственников, но были прочитаны и не входящими в этот круг людьми. И выяснилось, что для лучшего понимания некоторых эпизодов в написанном мною им не хватает исходных сведений обо мне. Восполняю этот пробел, но пусть читатель не осудит меня за анкетный стиль изложения.
Родился 6 июля 1907 года в Москве. Отец, Николай Георгиевич - врач, мать Варвара Игнатьевна, урожденная Пейко - учительница. Мать происходила из коренной московской семьи, имевшей большую родню, относящуюся к элитарной дореволюционной интеллигенции, среди которой были видные историки, юристы, дипломаты. Мой дед, отец матери, юрист, имел личное дворянство. После Октябрьской революции многие из этого обширного клана эмигрировали.
В нашей семье любили музыку. Отец играл на виолончели, мать обладала хорошим голосом, играла на фортепьяно. Среди друзей и знакомых моих родителей многие играли на каком-нибудь инструменте - на скрипке, на цитре или имели хороший голос. Брат моего отца играл на флейте и прекрасно пел. Когда у нас собирались гости (а это бывало часто), они приходили обычно со своими музыкальными инструментами, и собравшиеся увлеченно музицировали до позднего вечера.
