– Текст? – переспрашивает он. – Ты о чем?
– О твоей последней книге, – с трудом произношу я. – Ван Гог должен был предупредить тебя.
Дюрер смотрит на меня неподвижным взглядом.
– Значит… И ты – Тренинг? Ты тоже с ними?
– Ты знал, что я с ними, – отвечаю я. – Знал с самого начала.
Он встряхивает головой, словно отгоняя от себя ненужную мысль.
– Ладно, какое это имеет значение! – он бросает дискету на кровать рядом со мной. – Держи.
– Я проверю файл, хорошо?
– Пожалуйста, – он уже собрался уходить, но снова садится. – Кстати, кокаин тебе не нужен? Тогда я его заберу.
«Времени еще много, и я решаю заехать на Печерск за кокаином», – перечитываю я последнюю фразу в тексте.
– Зачем это нужно? – спрашивает Дюрер. – Я имею в виду этот текст.
– Это – апокриф, – говорю я.
Сейчас ему уже можно говорить что угодно. Даже правду.
Дюрер смотрит на меня так, словно я только что выдала свою неизлечимую душевную болезнь.
– Твой текст рассказывает о жизни и смерти всех участников Тренинга, – страница за страницей открывала я ему правду. – Тренинг – это идея, его не существует и никогда не существовало в общепринятом смысле этого слова. Для успешности Тренинга необходимо, чтобы все его участники тоже стали идеей. И это произошло, – я провела пальцами по монитору компьютера.
– Ты бредишь, Вера, – Альбрехт скрестил руки на груди. – Это всего лишь буквы, текст.
– Букв достаточно для передачи идеи, – я ощущаю, что мне жаль расставаться с ним, ощущаю это низом живота, где зреет его ребенок.
– Я не понимаю, о чем ты.
Понимаешь.
– Нельзя жить в буквах, – произносит Дюрер. – Как нелепо, наверно, звучит наш разговор.
– Буквы – это то, из чего состоит мир каждого читателя. Чем больше читателей, тем зримее этот мир. Ты написал бестселлер, Альбрехт. Твою книгу предстоит прочесть миллионам.
Он смеется.
– Название уже придумала? – он достает из-под кровати сумку с кокаином и открывает ее. – Извини, мне пора уходить.
Пора, Аль.
– Название придумал Дали, – говорю я.
– А это откуда? – Дюрер достает из сумки пистолет с глушителем. – И деньги! Почему здесь столько денег?!
– Ван Гог оставил. Ты просил – оружие и деньги.
Он замер. Пистолет в правой руке, побелевшие пальцы левой вцепились в кресло.
Я должна сказать ему название. И я говорю.
– Запах шахмат.
– Как глупо звучит, – отвечает Дюрер, поднося пистолет к уху, хлопок, и его голова раскалывается.
Я закуриваю, рука дрожит. Тут же тушу сигарету, вспомнив о ребенке – я ощущаю его сейчас каждой клеткой, словно смерть отца заставила его сердце биться быстрее.
