— Прости меня, Господи! — пытается закричать Емельян, но не слышит слов.
Вот только бородач, оскалившись, раздвигает разбитые губы и громко, по-звериному, ревет.
Рёв сумасшедшего ударяясь в потолок, мечется между стен.
Верзила, доставая из-за пояса деревянный конус с лоскутами у основания, ловко запихивает убогому в рот, обматывая тряпицу вокруг головы, довольно улыбается.
Бесноватый успокаивается, в глазах тухнут остатки разума, — словно кто-то выключил свет.
Стражник пихает безропотного пленника, влачащего тяжёлые железа:
— Пора на престол. Гыы!
Свет померк.
Емельян, теряя ощущение времени, проваливался в беспамятство…
Где-то далеко зазвенели.
«Просыпайся!»
Закусив губу, он почувствовал солоноватый привкус. Боли не было, как не было и мира вокруг.
Все усилия привести себя в чувство ничего не дали. Действительность не желала проясняться.
Где-то за окном тысячеголосый рев толпы взорвал воздух.
Он перестал ощущать себя человеком.
Он — «нечто». Разум сам по себе.
— Я - Емельян! — заорало сознание, с ужасом ощущая разваливающиеся логические связи.
Пещера, в которой заблудился его разум, неожиданно осветилась едва видимым светом. Извилистый каменный лабиринт вытянулся длинным прямым туннелем к сияющему вдали пятну, мелькающему серыми картинками.
— Или я Пётр? — спросил он себя, всматриваясь в серый экран.
«Чёрт! Это же камера!» — мелькнула осознанная мысль и тут же исчезла, испуганная другой, пришедшей на смену.
— А где же клетка? — завопил безумный голос.
— Я - Емельян, и я был в клетке!
Через мгновение, а может, через вечность, свет погас. Он вновь почувствовал себя загнанным в ловушку зверем. Прислушиваясь к ощущениям, осознал, что забыл, кем был когда-то, потерял своё имя.
Лишь неосознанные, полуразрушенные образы, пихая друг друга, бродили неясными тенями в темноте, рассыпаясь на ходу, превращаясь в пыль отживших мыслеформ.
На мгновенье придя в себя, он ощутил болезненный тычок в спину.
— А с этим что делать? — раздался хриплый голос над головой.
Из заполненного болью тумана выдвинулась отвратительная жирная харя с желтыми гнилыми зубами, опухшим синюшным лицом и маленькими крысиными глазками.
— Вышвырнем на улицу. Не жилец он — сам подохнет.
Потом его куда-то тащили, больно ударяя спиной о ступени, тыча головой в полуоткрытые двери. Сквозь кровавую пелену изредка виднелось яркое солнце.
«Главное не показывать, что пришел в себя, — подумал он, но в этот момент рот самопроизвольно открылся.
