— А этот новый какой?
— Ах, такой пентюх! По фамилии Уэстон. Я могу описать его в трех словах: бесчувственный, глупый, тупой урод. Конечно, это четыре слова, но неважно — для него пока достаточно.
Она вновь принялась описывать бал — и как она держалась там, и как вела себя на званых вечерах потом, добавляя всякие подробности касательно сэра Томаса Эшби, а также господ Мелтема, Грина и Хэтфилда, — на них всех она произвела такое неизгладимое впечатление!
— Ну, и кто же из этих четырех вам нравится больше других? — спросила я, подавляя третий или четвертый зевок.
— Я их всех терпеть не могу! — ответила она, с кокетливым презрением встряхивая блестящими локонами.
— Полагаю, это означает: они мне все нравятся. Но кто — больше остальных?
— Нет, я правда их не выношу. Только Гарри Мелтем самый красивый, и с ним весело, мистер Хэтфилд самый умный, сэр Томас самый порочный, а мистер Грин самый глупый. Однако если я буду обречена выбирать между ними, то не миновать мне сэра Томаса.
— Как можно! Если он порочен, а вы его не выносите?
— Что он порочен, мне даже нравится. Придает ему интересность. А уж если мне надо выйти замуж, я легче это вынесу, если стану леди Эшби, владелицей поместья Эшби-Парк. Но я бы ни за что не вышла замуж, если бы навсегда могла остаться молодой. Я бы пребывала в одиночестве и так веселилась! Кокетничала бы со всем миром, а когда появилась бы опасность, что меня начнут называть «старой девой», я, чтобы избежать такого бесславия после десяти тысяч побед, разбила бы все их сердца, кроме одного, выбрав самого знатного, богатого и покладистого мужа, о котором мечтали бы пятьдесят девиц, не меньше.
— Ну, пока вы так смотрите на жизнь, то пребывайте в одиночестве. И не выходите замуж, даже чтобы избежать позора стародевичества.
— Как, мисс Грей, вам показался новый младший священник? — осведомилась мисс Мэррей, когда мы вернулись из церкви в первое воскресенье после моего возвращения.
— Трудно сказать. Я ведь даже не слышала, как он проповедует.
— Но вы же его видели, ведь правда?
— Да, но я не берусь судить о человеке после одного беглого взгляда на его лицо.
— Ведь он такой урод!
— Мне этого не показалось. В его чертах, по моему мнению, ничего неприятного нет. Впрочем, я обратила внимание только на его манеру читать. По-моему, она превосходна. Во всяком случае, несравненно лучше, чем манера мистера Хэтфилда. Священное писание он читал так, что каждое слово обретало свой полный смысл. По-моему, самые рассеянные должны были невольно слушать, а самые невежественные понимали все. И молитвы он произносил так, словно не участвовал в службе, а просто молился, благоговейно, из самой глубины сердца.
