В 1966 году у Буйнова началась рок-н-ролльная жизнь: он познакомился с молодым композитором Александром Градским, бросил школу и отправился в свои первые настоящие гастроли с руководимой Градским рок-группой (Буйнов был поставлен за фоно). Вскоре эта группа стала называться «Скоморохи». А там, где рок-н-ролл, там, как известно, секс, наркотики, алкоголь. Поэтому в армию в 1970 году Буйнова забирали уже сексуально подкованным человеком. А там уже он, что называется, развернулся.
Буйнова отправили служить на Алтай, в инженерные войска. Воинская часть стояла в степи, и до ближайшего населенного пункта – деревни – было километров одиннадцать пешего хода. В общем, ерунда для молодого и здорового организма. Поэтому большая часть «стариков» после отбоя регулярно наведывалась в деревню к тамошним девушкам. Не стал исключением и Буйнов, который пошел в этом деле дальше всех – он женился на одной из деревенских жительниц. Вот как он сам об этом вспоминает:
«Мою первую жену звали Любовь Васильевна Вдовина, ей было 17 лет, и она только окончила школу. Мы познакомились на новогоднем вечере в нашей части. Кстати, клуб к Новому году украшал я – сам вызвался, поскольку в детстве ходил не только в музыкальную, но и в художественную школу. Оформил стены хипповыми рисунками в стиле «Yellow submarine», буковками жирненькими написал «Нарру New Year», а начальник все спрашивал, что это за «нарру»? Объяснил ему, что это читается как «хэппи»… На тот вечер нам разрешили привезти девушек из ближайшей деревни. Солдатики играли на баяне, я же к тому времени осилил аккордеон. Репертуар – от «Над курганом ураганом…» до «Битлов». Пели хором, предварительно сообщив замполиту, что это песни протеста против расизма и, значит, за негров. «За негров? Хорошо. Пойте». Выступали кто как может, даже чечетку отплясывали. Там и познакомился со своей первой женой…
Любовь свою я навещал постоянно. И постоянно поэтому сидел на «губе». Часть стояла в степи, и, возвращаясь из деревни, я был отчетливо различим в широком-широком поле. Уходил я от Любы в пять утра, и лишь теперь представляю, какой это был видок: Буйнов в степи, голый по пояс (потому что гимнастерка моя дома), полотенце на плече – вроде как умываться идет… И меня сторожили каждый раз! А чтоб совсем получился бурлеск, замечу: из деревни каждый раз надо было пройти мимо «губы». Иной раз, бывало, рукой помашешь: они, конечно, меня не ловили, у них-то служба там была, за ограждением. А когда я объявлялся в роте, то проходил через дневального, протяжно и смачно позевывая… Так что эти ходки-сидки для меня были привычным делом. Помню, один раз меня поймали, когда я к Любе успел только вбежать с разинутым ртом. Меня засекла машина комендантская, а был Новый год, и по этому случаю я надел белую водолазку, хэбэ старого образца, подпоясался, ушился: штанишки, сапожки… Я к ней забегаю, говорю, запыхавшись: «Ну, мне с невестой поздороваться можно?» А они меня уже обложили: «Буйнов, стоять! Выходи!» Я успеваю только выпалить: «Здравствуй, Люба, с Новым годом тебя!» – а через минуту уже в машине…»
